СТРУКТУРЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ: возможное и невозможное

Ибо, заметим, дело всегда шло о том, чтобы активизировать или заменить по возможности звонкую монету, выполнявшую свою задачу медленно или отсутствовавшую (бездействовавшую). Непрерывная, и необходимая, эта работа осуществлялась стихийно при нехватках или в случае затруднений со звонкой монетой. И такая работа влекла за собой размышления и гипотезы о самой природе звонкой монеты. О чем шла речь? Вскоре уже — об искусственном изготовлении денег, так сказать эрзаца денег или, если угодно, денег, «поддающихся управлению». Все эти учредители банков и в конечном счете шотландец Джон Лоу мало-помалу отдавали себе отчет «в экономических возможностях того открытия, в соответствии с которым деньги (и капитал, понимаемый как деньги) оказывались пригодными для изготовления или для создания по нашему желанию»¹¹⁴

. То было сенсационное открытие-куда более сенсационное, нежели открытия алхимиков, — и каков соблазн! И какая отдушина для нас! Именно своей, так сказать, медлительностью, словно бы забавляясь медленным поджиганием запала, тяжелые металлические деньги на заре экономической жизни создали необходимую профессию банкира. Он — тот человек, который исправлял или пробовал исправить испортившийся двигатель.

ПОСЛЕДУЕМ ЗА ШУМПЕТЕРОМ: ВСЁ-ДЕНЬГИ И ВСЁ-КРЕДИТ

И вот мы подошли к последнему, самому трудному из наших споров. Имелась ли действительно принципиальная разница между существом монеты металлической, вспомогательных денег и средств кредита? То, что их различают с самого начала, это нормально. Но не следует ли затем сблизить, а то и, может быть, слить их воедино? Это проблема, которая открывает дорогу стольким контроверзам; это также и проблема современного капитализма, который развертывался в этих сферах, нашел там свои орудия и даже решился определить их как «осознание своего собственного существования». Само собою разумеется, что это спор, который я открываю, не имея намерения его вести бесконечно. Мы возвратимся к этому позднее.

По меньшей мере вплоть до 1760 г. все экономисты будут внимательно анализировать феномен денег, взятый в его первоначальном обличье. Впоследствии, на протяжении всего XIX в. и даже позднее — до того как Кейнс все перевернул, — они будут проявлять тенденцию рассматривать деньги как некий нейтральный элемент экономического обмена или, вернее, как некую завесу. Разорвать эту завесу и наблюдать то, что ею скрыто, будет одним из обычных подходов при «реальном» экономическом анализе. И изучать в дальнейшем не деньги и их собственный механизм функционирования, но ниже лежащие реальности: обмен товаров и услуг, потоки затрат и прибылей.

Первый период: примем более или менее прежний, «номиналистский» взгляд на вещи, свойственный времени до 1760 г., и намеренно останемся на старинной меркантилистской точке зрения, господствовавшей несколько столетий. Эта точка зрения уделяла исключительное внимание деньгам, рассматриваемым в качестве богатства как такового, как река, сила которой сама собой завязывает и завершает обмены, масса которой их убыстряет или замедляет. Деньги, вернее, денежные запасы суть одновременно и масса и движение. Увеличивается ли масса или ускоряется общее движение, результат оказывается примерно тот же: всё — цены, заработная плата (она — помедленнее), объем сделок — идет на повышение; в противном же случае все приходит в упадок. Стало быть, при таких условиях следовало бы заключить, что происходит просто-напросто увеличение находящейся в движении массы, все равно, производится ли прямой обмен товаров (натуральный обмен), или вспомогательные деньги позволяют заключать соглашения, не прибегая к собственно деньгам, или жё сделку облегчает кредит. Короче, как только все используемые капитализмом инструменты вступают таким образом в денежную игру, они становятся псевдоденьгами или даже деньгами настоящими. И отсюда воспоследует всеобщее примирение, первый урок которого дал Кантийон.

Но если можно утверждать, будто всё — деньги, то с таким же успехом можно, наоборот, утверждать, что всё — кредит, т. е. обещание, превращающееся в реальность по истечении некоего срока. Даже этот золотой луидор мне дают как обещание, как чек (известно, что настоящие чеки — снятие денег с определенного счета — в Англии стали обычной практикой только около середины XVIII в.); это чек на всю совокупность доступных мне материальных ценностей и услуг, среди которых я бы завтра или позже [что-либо] выбрал. И только тогда эта монета выполнит свое предназначение в рамках моей жизни. Как говорит Шумпетер, «деньги в свою очередь суть не что иное, как орудие кредита, право, которое дает доступ к единственным средствам окончательного платежа, а именно: потребительским товарам. Сегодня [1954 г.] эта теория, которая, естественно, способна обретать множество форм и требует многочисленных доработок, находится, можно сказать, на пути к торжеству»¹¹⁵. Короче говоря, дело может быть рассмотрено в одном направлении, а затем — в другом. И без обмана.