СТРУКТУРЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ: возможное и невозможное

Разумеется, Венеция — это крайний пример. К тому же сохранением своей конституции до 1797 г. она будет обязана своему аристократическому и отчаянно реакционному режиму и в не меньшей степени завоеванию в начале XV в. Terre Ferme — материковых областей, которое распространило ее власть вплоть до Альп и до Брешии. Венеция будет последним

полисом Запада. Но и в Марселе XVI в., чтобы получить скупо жаловавшееся гражданство, нужно было иметь «десять лет постоянного проживания, владеть недвижимым имуществом, жениться на городской девице». В противном случае вы оставались в общей массе неграждан города, «manans

», деревенщины. Такое узкое понимание гражданства было правилом повсюду.

На всем протяжении этого обширного исторического опыта без конца замечаешь яблоко раздора: кому принадлежали промышленность, ремесла, их привилегии, прибыли от них? Фактически — городу, его властям, его купцам-предпринимателям. Они станут решать, следует ли лишить (или попытаться лишить) сельскую зону города права прясть, ткать, красить, или же наоборот, выгода заключается в том, чтобы его предоставить. Как показывает история любого города, взятого самого по себе, в этом движении туда и обратно все бывало возможно.

В городских стенах все, что касалось труда (не решаешься без оговорок сказать «промышленности»), регулировалось или должно было регулироваться так, чтобы ублажить ремесленные цехи, которые обладали монопольными правами, исключительными и нечетко разграниченными, правами, которые во время смехотворных конфликтов, легко возникавших из-за этой нечеткости, [люди] отстаивали с яростью и ожесточением. Городские власти не всегда сохраняли контроль над положением. Чуть раньше или чуть позже цехи с помощью денег закрепляли за собой преимущества — явные, общепризнанные, почетные и освященные деньгами и властью. В Париже «Шесть корпораций» (суконщики, бакалейщики, галантерейщики, меховщики, чулочники и золотых дел мастера) с 1625 г. были городской купеческой аристократией. Во Флоренции ее составили цех суконщиков (Arte della Lana) и цех красильщиков (Arte di Calimala

), занимавшийся крашением привозимых с Севера суровых сукон. Но ничто не показывает эти старинные реальности лучше, чем музеи германских городов. Например, в Ульме каждая корпорация имела своего рода картину, выполненную в виде триптиха: на боковых панно — сцены, характерные для ремесла, а в центре, как в драгоценном семейном альбоме, бесчисленные маленькие портреты, напоминающие о поколениях мастеров, которые на протяжении веков сменяли друг друга в этой корпорации.

И даже более выразительный пример: еще в XVIII в. город Лондон и подчиненные ему поселения, прилегавшие к его стенам, были владением мелочных, безнадежно устаревших, но могущественных цехов. В 1754 г. осведомленный экономист отмечал: если Вестминстер и предместья пребывают в состоянии непрерывного подъема, то причина этого очевидна. «Эти предместья свободны и предоставляют открытое поле деятельности любому предприимчивому гражданину, тогда как Лондон вскормил в своих стенах 92 такие компании с исключительными правами всякого рода, [корпорации], многочисленных членов которых ежегодно можно увидеть украшающими бестолковой пышностью шумное торжество лорд-мэра»⁸². Остановимся на этой прекрасной картине. И оставим в стороне, по другую сторону границ организации труда (вокруг Лондона или в иных местах) свободные ремесла, вне сферы влияния глав ремесленных цехов и их должностных лиц, одновременно служивших и стеснением и защитой.

Последняя категория: города, находящиеся под опекой центральной власти, первые города современного типа. В самом деле, с того момента, как государство прочно укрепилось, оно насильственным или ненасильственным путем заставило города повиноваться, делая это с инстинктивным упорством, — и так по всей Европе, куда бы мы ни обратили взор. Таким образом без лишних слов действовали Габсбурги и Святой престол, немецкие князья и Медичи или французские короли. И за исключением Нидерландов и Англии, города были приведены к покорности.

Взгляните на Флоренцию. Медичи подчиняли ее не торопясь: во времена Лоренцо Великолепного все делалось чуть ли не с изяществом. Но после 1532 г., с возвратом Медичи к власти, дело ускорилось. В XVII в. Флоренция уже только резиденция двора великого герцога: последний завладел всем — деньгами, правом распоряжаться, распределением почестей. Галерея, бывшая, в общем-то, потайным ходом, позволяла государю из дворца Питти на левом берегу Арно перейти через реку и явиться в Уффици. Эта изящная галерея, которая и сегодня существует на Понте-Веккьо, была той нитью паука, которая ему позволяла, находясь на краю сети, контролировать опутанный им город.