СТРУКТУРЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ: возможное и невозможное

Что более напоминает всплеск европейских городов, так это современный ему расцвет городов Японии. Когда в 1609 г. Родриго Виверо проезжал по архипелагу и восхищался им, самым большим городом был уже не Киото, древняя столица, где угасало величие микадо⁸⁹. Его примерно 400 тыс. жителей ставили город на второе место после Эдо (500 тыс. жителей да плюс огромный гарнизон, который с учетом семей воинов более чем удваивал численность населения, т. е. она в целом превышала миллион). Третье место досталось Осаке с 300 тыс. жителей. Однако Осака, центр японского купечества, находилась накануне большого роста: 400 тыс. жителей в 1749 г., 500 тыс — в 1783 г.

⁹⁰ XVII век будет в Японии веком Осаки, веком «буржуазным», если угодно, на флорентийский лад, с определенным упрощением жизни патрициата и расцветом реалистической литературы, некоторыми своими сторонами народной, написанной на национальном языке, а не на китайском (языке ученых людей), литературой, которая охотно черпала вдохновение в скандальной хронике Цветочного квартала⁹¹

.

Но вскоре первенство перейдет к Йеддо — столице сёгуна, авторитарному городу с его административными учреждениями, наплывом богатых земельных собственников — даймё, обязанных жить там половину года в некотором роде под надзором. Они регулярно приезжали в город или возвращались из него, сопровождаемые пышным кортежем. Со времени сёгунской перестройки управления в начале XVII в. даймё построили свои дома в отдельном квартале, изолированном от прочего населения и предназначенном для знатных, «единственных, кто водружает свои раскрашенные и вызолоченные гербы над своими воротами». Некоторые из таких «гербовых» ворот стоили, по словам нашего очевидца-испанца (1609 г.), больше 20 тыс. дукатов⁹². С того времени Токио (Йеддо) будет неизменно расти. В XVIII в. он равнялся, быть может, двум Парижам, но в ту эпоху Япония имела более многочисленное население, чем Франция, и, вне всякого сомнения, такое же авторитарное правительство, одержимое идеей централизации, как и правительство в Версале.

ЧЕМУ СЛУЖИЛИ СТОЛИЧНЫЕ ГОРОДА?

По законам простой и убедительной политической арифметики оказывается, что чем государство обширнее и централизованнее, тем больше шансов у его столицы быть многонаселенной. Это правило действительно для императорского Китая так же, как и для Англии при Ганноверской династии или для Парижа Людовика XVI и Себастьена Мерсье. И даже для Амстердама, подлинной столицы Соединенных Провинций.

Такие города означали огромные затраты; их экономика удерживалась в равновесии лишь за счет внешних связей, за их роскошь должны были платить другие. Тогда чему же служили такие столицы на Западе, где они так быстро возникли и столь настойчиво навязывали свое первенство? Они создавали современные государства — то была огромная задача и огромная работа. Эти столицы знаменовали поворот в мировой истории. Они создавали тот национальный рьнок, без которого современное государство было бы чистой фикцией. Ибо, по правде говоря, британский рынок родился не только по причине политической унии Шотландии с Англией в 1707 г. или акта об унии Ирландии с Британией (Union Act) 1801 г., и не вследствие самой по себе благодетельной отмены такого множества внутренних дорожных пошлин, и не от оживления перевозок, «безумия каналов» и само собой разумеющейся свободы торговли на морях, окружающих острова. Он сложился в куда большей мере из притока и оттока товаров в Лондон, бывший как бы огромным сердцем, все подчинявшим своему биению, все возмущавшим и все успокаивавшим. Прибавьте к этому культурную, интеллектуальную и даже революционную роль этой «теплицы»: она была огромна. Но за нее же приходилось платить, и платить очень дорогую цену.

МИРЫ, УТРАТИВШИЕ РАВНОВЕСИЕ

За все приходится расплачиваться — внутри города и вне его, а лучше сказать — там и тут сразу. Скажем, Амстердам — восхитительный город. Он быстро рос: 30 тыс. жителей в 1530 г., 115 тыс-в 1630 г., 200 тыс — в конце XVIII в. Город больше будет стремиться к благосостоянию, нежели к роскоши; он умно осуществил расширение своих кварталов, а его четыре полуциркульных канала с 1482 по 1658 г. были материальным выражением широкого роста города наподобие концентрических колец древесного ствола. Хорошо проветриваемый, светлый, со своей зеленью, набережными, водными просторами, он сохранил свой оригинальный облик. И совершена была только одна, впрочем показательная, ошибка: на юго-западе кварталы района Йордан были отданы не слишком щепетильным компаниям дельцов. Фундаменты [здесь] делались плохо, каналы отрывались узкими, и весь район оказался ниже [общего] уровня города. И разумеется, именно здесь обитал «пролетариат», перемешанный с марранами — еврейскими иммигрантами из Португалии и Испании, гугенотами-беженцами из Франции, нищими самого разного происхождения⁹³.