СТРУКТУРЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ: возможное и невозможное

А что сказать о европейцах, живущих за пределами своего континента, которым претит «подчиняться обычаям стран, в коих они — пришельцы, и которые упрямо придерживаются там своих фантазий и пристрастий… из чего проистекает, что зачастую они находят там свою могилу»²⁰². Это рассуждение испанца Кореаля по поводу Портобельо повторяет мнения француза Шардена или немца Нибура. Последний, говоря о высокой смертности англичан в Индии, приписывает ее прежде всего их ошибкам, избыточному потреблению мяса и «крепких португальских вин», каковые те пьют в самые жаркие часы дня, их слишком облегающей одежде, изготовленной для Европы, — эту одежду он противопоставляет «широким и свободным» туземным одеяниям²⁰³. Но если Бомбей — «кладбище англичан», то в этом повинен в известной мере и климат города: он настолько убийствен, что пословица гласит: «Два муссона в Бомбее — вот и вся жизнь человека»²⁰⁴

. В Гоа, городе удовольствий, где великолепно живут португальцы, в Батавии — другом городе наслаждений для европейца, ужасающая смертность оказывается оборотной стороной этого галантного и расточительного существования²⁰⁵. Суровые условия колониальной Америки были ничуть не лучше. По поводу отца Джорджа Вашингтона, Огастина, умершего в 49 лет, историк замечает: «Но умер он слишком рано. Чтобы преуспеть в Виргинии, нужно было пережить своих соперников, своих соседей и своих жен»²⁰⁶.

То же правило действовало и для неевропейцев. В конце XVIII в. один путешественник заметил относительно сиамцев: «Невзирая на царящую среди сиамцев умеренность… не видно, чтобы они жили дольше», чем живут в Европе²⁰⁷

. О турках некий француз пишет в 1766 г.: «Хотя врачи и хирурги у турок и не обладали теми знаниями, какими обогатились за столетие [наши] медицинские и хирургические факультеты, по их собственным утверждениям, турки старятся, как и мы, когда им удается избегнуть ужасного бича чумы, которая ежегодно опустошает эту империю» ²⁰⁸. Осман-ага, турецкий толмач, живо, а порой и в стиле плутовского романа рассказавший нам о своей жизни в христианском мире (он выучил немецкий язык за время долгого пребывания в плену — в 1688–1699 гг.), был женат дважды. От первого его брака родились три дочери и пять сыновей, выжили только двое; от второго брака-трое детей, выжили двое ²⁰⁹.

Такова совокупность фактов, образующая тот биологический Старый порядок, о котором мы говорили: в целом это равные права жизни и смерти, очень высокая детская смертность, голодовки, хроническое недоедание, мощные эпидемии. Давление этого порядка едва смягчается во времена подъема в XVIII в., разумеется, по-разному, в зависимости от места. Лишь определенная часть Европы, даже не вся Западная Европа, начинает от него освобождаться.

Весь этот прогресс протекает медленно. Мы, историки, рискуем, говоря о нем, представлять его сверх меры ускоренным. Весь XVIII в. еще отмечен резкими подъемами смертности. Так было в той же самой Франции, о чем мы уже говорили; такие подъемы видны и по средним за десятилетия цифрам для Бремена-с 1709 по 1759 г. смертность постоянно была выше рождаемости. В Кёнигсберге, в Пруссии, число смертей с 1782 по 1802 г. составляло в среднем 32,8 %, но достигало 46,5 в 1772 г., 45-в 1775 г. и 46 % в 1776 г.²¹⁰ Вспомните о все повторяющемся трауре в семье Иоганна Себастьяна Баха… И. П. Зюсмильх, создатель социальной статистики, вновь пишет об этом в 1765 г.: «В Германии… крестьянин и бедняк умирают, ни разу не воспользовавшись каким бы то ни было лекарством. Никто и не помышляет о враче — отчасти потому, что он слишком далеко, отчасти же… потому, что он слишком дорог…»²¹¹ Такая же картина и в это же время в Бургундии: «Хирурги живут в городе и не выезжают оттуда даром». В Кассэ-ле-Витто посещение врача и лекарства стоят около 40 ливров, и «несчастные жители

Уличные сцены в Гоа конца XVI в. Национальная библиотека. Кабинет эстампов. (Фото Жиродона.)

предпочитают ныне скорее погибнуть, чем приглашать на помощь хирургов»²¹².

Вдобавок к этому женщины страшно подвержены смертности из-за частых родов. И тем не менее, хотя мальчики рождаются в большем числе, нежели девочки (еще сегодня соотношение равно 102 к 100), из всех цифр, какими мы располагаем начиная с XVI в., явствует, что женщин больше, чем мужчин, в городах и даже в деревне (с несколькими исключениями, к числу которых относились одно время Венеция, а позднее-Санкт-Петербург). Деревни Кастилии, в которых в 1575 и 1576 гг. проводились обследования, все насчитывали повышенный процент вдов²¹³.