Имя руководителя этой четверки, Халед эль-Исламбули, ни о чем не говорило. Это был молодой лейтенант египетской армии, всего 24 года, без связей и не замеченный в какой-либо политической деятельности. Позднее стало известно, что он являлся членом небольшой и малоизвестной экстремистской мусульманской организации «Гамаат эль-Исламия» и сам вызвался пожертвовать собой, убрав ненавистного предателя Садата.
Но чем была вызвана эта ненависть? На суде он четко назвал три причины:
тяжелое экономическое положение мусульман Египта;
заключение несправедливого кэмп-дэвидского мира с Израилем;
репрессии против лидеров мусульманского движения.
Это совпадало с растущим недовольством в стране. В переполненных мечетях шейхи и хаттабы предавали проклятиям полет Садата в Иерусалим в ноябре 1977 года, его дружбу с Бегином, пресмыкательство перед американцами, взяточничество и казнокрадство членов семьи президента.
Однако каких-либо глубоких корней в армии эта мусульманская организация вроде бы не имела и ее связи с политическими движениями также не просматривались. Правда, очень скоро началась чистка египетских вооруженных сил. А по линии КГБ из Алжира поступила информация, что лидер оппозиционного Египетского патриотического фронта генерал Шазли, находящийся там в изгнании, доверительно сообщил, что знал о готовящемся покушении, но без деталей. Оно было совершено группой офицеров, сочувствующих Фронту и поддерживающих связь с Шазли. Цель — дестабилизировать обстановку. Но можно ли верить этой информации?
Смерть Садата внесла новый, пока еще не совсем ясный, элемент в расклад сил на Ближнем Востоке: куда поведет Египет новый президент Мубарак?
Впрочем, у мидовских ближневосточников сомнений не было. Курс Садата на одностороннюю американскую ориентацию себя исчерпал. Предстоит постепенное выравнивание политики Египта по отношению к арабскому миру и к Советскому Союзу. Мидовцы предлагали пойти навстречу этим тенденциям и возобновить экономическое и военное сотрудничество с Египтом. Возвращение туда советских специалистов, возобновление поставок оборудования, запасных частей и, наконец, военной техники может дать старт к пересмотру политических отношений.
Военные были «за». Сомневался Пономарев. А Громыко и Андропов, хотя в целом поддерживали этот новый подход, решили не спешить, а подождать и посмотреть. Так вернее будет.
Вообще той осенью перемены на Ближнем Востоке ощущались довольно основательно. Вопреки «стратегическому консенсусу», объявленному госсекретарем США, интерес к сотрудничеству с Советским Союзом стали проявлять даже такие, казалось бы, твердые союзники США, как Объединенные Арабские Эмираты, Саудовская Аравия и другие страны Персидского залива.
По закрытым каналам, в тишине посольских особняков с ними начались первые, пока осторожные контакты. Шло, как говорят дипломаты, прощупывание. Эти тенденции нужно было развивать и полигоном наших добрых намерений в отношении так называемых «консервативных» арабских стран была избрана Йеменская Арабская Республика.
У ЙАР были сложные отношения с обоими соседями — Южным Йеменом и Саудовской Аравией. Поэтому она тянулась к Советскому Союзу, как к реальной силе, которая могла помочь ей сохранить независимость.
Сотрудничество с Северным Йеменом развивалось неплохо как в экономике, так и в военной области. Советский Союз строил там дороги и морские порты, проводил поисково-съемочные работы и составлял проекты использования водных ресурсов, а ЙАР платила за это валютой, хотя и не совсем исправно. Весьма солидным было военное сотрудничество, которым в Сане немало гордились. Обязательства Советского Союза по поставкам оружия в октябре 1981 года превысили 1 миллиард рублей. Северному Йемену уже было поставлено 500 танков, правда, старых Т-55. Но йеменцы были довольны.
Теперь Москва готовилась к официальному визиту президента ЙАР Али Абдаллы Салеха. По замыслу Громыко этот визит должен был продемонстрировать, что политический курс Советского Союза на сотрудничество с арабским миром не зашорен какими-либо идеологическими догмами.
Президент Салех прилетел в Москву вечером 26 октября, опоздав на шесть часов из-за сильного тумана в Праге. А утром на следующий день, когда начались переговоры, Брежнев был явно не в форме: путался при чтении памятки, плохо ориентировался в том, что происходит.
Салех заметно нервничал и, услышав, что Советский Союз пойдет навстречу его просьбе об отсрочке выплаты долгов, свернул свое выступление. Он решил, что вечером во время обеда в неофициальной обстановке изложит все свои заботы и предложит заключить договор о дружбе с СССР.
А Брежнев, сообразив, что разговаривать больше не надо, был этому очень рад, попрощался и ушел. Переговоры в Кремле, таким образом, продолжались всего один час, с 11 до 12 часов дня.