Сценарий известен

– Я даже не знаю, как сказать. Хотел вас увидеть, поговорить с вами, – ответил он, вглядываясь в лицо девушки, чтобы понять что-то по выражению глаз прежде, чем услышит слова, которые, скорее всего, будут содержать то, что они должны содержать, и не будут являться правдой. Он увидел реакцию Ирины, и остался ею вполне доволен, но слов долго не было, хотя они уже должны были быть, молчание становилось неудобным.

– Пойдёмте, поговорим, – наконец сказала она. Теперь замялся Володька: напрашиваться в гости к девушке не входило в его планы.

– Что же вы смутились? Или вы можете только пугать девушек по подъездам? – она иронично улыбалась. – Не бойтесь, я живу одна и покушаться на вашу офицерскую честь не собираюсь.

– Ну, тогда ладно, – весело отозвался Володька в том же ироничном духе.

Ирина жила на пятом этаже в просторной двухкомнатной квартире. Они прошли на кухню. Ирина засуетилась возле стола, стараясь чем-нибудь попотчевать незваного гостя.

– Вы знаете, мне даже угостить вас нечем. Разве что чай с пряниками, но они жёсткие и черствые.

– Не суетитесь. Я неголодный, – соврал Володька, хотя его живот давно урчал и требовал пищи, – разве что чаю выпью.

– Договорились, – и она стала доставать чашки с блюдцами с верхней полки, где, видимо, хранилась посуда, предназначенная для гостей и особых случаев. Пока она тянулась за приборами, Володька не сводил глаз с её стройной поджарой фигуры, тонкой талии, перетянутой ремешком, и бедер, которые остро выделялись на фоне талии. Молодость давала о себе знать, снова кто-то пёрышком стал щекотать внизу живота. Чтобы как-то отвлечься, Володька переключил внимание на стены и стал изучать узоры на стареньких выцветших обоях.

– Вы совсем одна живёте?

– Если вы про моих родителей, то да. Папа умер давно, ещё до войны, а мама во время войны, когда узнала, что погиб брат, а я попала… – тут она осеклась и замолчала.

– Вы были в плену? – как можно естественнее спросил Володька, делая вид, что он этого ещё не знает.

– Да, в концлагере в Германии, – резко и как-то с вызовом ответила Ирина. Но Володька был подготовлен и принял эту «новость» абсолютно хладнокровно, как будто она только что сказала, что когда-то в детстве училась в музыкальной школе.

– Давайте пить чай, – решил переключиться на другую тему Володька, – не будем о грустном. Это пройденный этап. Мало ли что с кем было во время войны. Всем пришлось несладко. Я вот в штрафбате успел побывать, – с гордостью произнёс он.

– Вы? В штрафбате? Не верю, – удивилась Ирина, на что Володька даже обиделся.

– А почему это я не могу быть в штрафбате? Вы не думайте, что я такой маменькин сынок. Я почти два года в пехоте взводным на передовой служил, пока не ранило, – тут он взмахнул обрубленной рукой, – и в штрафбат попал за неподчинение высшему руководству. Это мы тут, в мирной жизни, все какие-то неуклюжие, а там я был ого-го! – с иронией продолжал он.

Конечно, Володька хотел спросить у Ирины, как там было, у немцев, но, зная, что не любят пленники рассказывать о заключении, что эта тема для них находится под запретом, удержался от расспросов. Даже Константин так толком ни разу не рассказал своим приятелям о лагере, всё как-то отмалчивался, избегал неудобных вопросов, и только картины с изображением изможденных заключенных в полосатых робах говорили сами за себя.

Долго продлился кухонный разговор молодых людей. Он был ни о чём и обо всём сразу. У Володьки впервые за послевоенные годы возникло ощущение чего-то чудесного и светлого, но хрупкого и невесомого, как бабочка. Он боялся спугнуть это чувство, хотел удержать внутри себя как можно дольше. Но разве удержишь насильно бабочку, примостившуюся на весеннем цветке, не обломав её хрупкие крылышки и не стерев с них воздушную пыльцу?

9