Сцены из жизни провинциала: Отрочество. Молодость. Летнее время

Он благодарит Бога за то, что мать его говорит по-английски. А отцу все равно не доверяет, несмотря на Шекспира, Вордсворта и кроссворды из «Кейп таймс». Он не понимает, почему отец старается остаться англичанином даже здесь, в Вустере, где ему так легко было бы снова податься в африкандеры. Детство, проведенное отцом в Принс-Альберте, – он слышал, как отец шутил, вспоминая о нем со своими братьями, – поражает его сходством с жизнью вустерских африкандеров. Осью, вокруг которой оно вращалось, были те же побои, нагота, то же отправление естественных нужд на глазах у других мальчиков, то же животное безразличие к необходимости уединения.

Мысль о превращении в африкандера, бритоголового и босого, приводит его в ужас. Это все равно что в тюрьму попасть, там ведь тоже уединиться нельзя. Без возможности уединения ему попросту не выжить. А если бы он был африкандером, то проводил бы в их обществе каждую минуту каждого дня и ночи. Перспектива невыносимая.

Он помнит три дня, которые прожил в скаутском лагере, помнит, каким был несчастным, как ему хотелось домой, как все было не по нему, как он прокрадывался в свою палатку и сидел в ней один, читая книгу.

Как-то в субботу отец посылает его купить сигарет. Он может доехать на велосипеде до центра города, там есть настоящие магазины с витринами и кассами, а может заглянуть в африкандерскую лавочку у железнодорожного переезда – это просто комната на задах дома с выкрашенным в коричневую краску прилавком и почти пустыми полками. Он выбирает то, что поближе.

Жаркий полдень. В лавке свисают с потолка полоски соленого вяленого мяса, билтонга, повсюду мухи. Он совсем уж собирается сказать стоящему за прилавком мальчику – африкандеру, который ненамного старше его, – что ему нужны двадцать «Антилоп» без фильтра, как в рот его залетает муха. Он с отвращением выплевывает ее. Муха лежит на прилавке, подергиваясь в лужице его слюны.

– Sies! – выпаливает один из покупателей.

Ему хочется протестовать: «А что мне было делать? Не выплевывать муху? Проглотить ее? Я же просто ребенок!» Однако этих безжалостных людей никакими объяснениями не проймешь. Он стирает ладонью слюну с прилавка и под неодобрительное молчание расплачивается за сигареты.

Как-то, обмениваясь воспоминаниями о прежних днях на ферме, отец с братьями добираются до собственного отца. «

’n Ware ou jintlman! – говорят они, повторяя привычную формулу, и смеются: – Dis wat hy op sy grafsteen sou gewens het». «Фермер и джентльмен» – ему бы понравилось, если б на его надгробии написали… Особенно смешным кажется им то, что отец продолжал носить сапоги для верховой езды, когда все остальные обитатели фермы переходили на velskoen.

Мать, послушав их, презрительно фыркает. «Вы лучше вспомните, как вы его боялись, – говорит она. – Сигарету не смели при нем закурить, даже когда взрослыми стали».

Они конфузятся, – похоже, мать задела их за живое.

Его дедушка, притязавший на титул джентльмена, владел когда-то не только фермой и половиной отеля во Фрейзербург-Роуд, но и домом в Мервевилле, и перед этим домом стоял флагшток, на котором он в дни рождения короля поднимал «Юнион Джек».

«’n Ware ou jintlman en ’n ware ou jingo!» – добавляют братья: Настоящий старый ура-патриот! И смеются снова.

Мать права. Они ведут себя как дети, произносящие за спинами родителей грязные слова. Да и вообще, какое право имеют они вышучивать своего отца? Но если бы они еще и по-английски не говорили, то походили бы на их соседей вроде Боутсов и Нигрини – тупых и грузных, умеющих разговаривать только об овцах и погоде. По крайней мере, когда собирается их семья, слышится веселая болтовня на смешанном языке, смех, а стоит Нигрини или Боутсам заявиться сюда с визитом, как сам воздух становится хмурым, грузным и тусклым. «Ja-nee»

[35], – произносят Боутсы и вздыхают. «Ja-nee», – повторяют Кутзее и молятся, чтобы их гости поскорее убрались восвояси.

А что можно сказать о нем? Если почитаемый им дедушка был ура-патриотом, получается, что и он тоже ура-патриот? Когда в биоскопе раздаются звуки «Боже, храни короля» и на экране развевается «Юнион Джек», он выпрямляется, словно вставая по стойке смирно. От пенья волынки у него дрожь пробегает по спине, как и от слов stalwart, valorous[36].