- Как же, клады, которые разбойники с большой дороги закопали. Грабили путников, а награбленное в разные места прятали.
- Расскажи, баба Нюр, - попросил Саша Виноградов.
- Расскажи, - попросили мы.
- Да чего рассказывать? Испокон веку на больших дорогах лихие люди с кистенем промышляли. Ну, и идут предания о многих кладах, зарытых в лесах.
- Леса большие. Где ж там что найдешь? - усомнился Боря Ваткин.
- Леса и вправду большие, и прятать в глухом лесу дело гиблое, потом не найдешь, а прятали разбойники добычу вблизи дорог. А еще знаками могли стать часовни, каменные кресты на перекрестках дорог или какие-то большие деревья.
Много этих знаков сохранилось до нас. Вот по ним и ищут.
- Находят? - поинтересовался Боря Ваткин.
- Бывает, что и находят. Монеты, какие-то вещи, которые остались от бежавших из своих хуторов финнов после финской войны...Ценные вещи находили. А золота никто не находил.
- Но золото ведь есть, должно быть, если разбойники прятали, - забеспокоился Боря Ваткин. - Не один же клад был.
- Тебя дожидается, - ехидно засмеялся Иван.
- Может и есть, - согласилась баба Нюра. - Пока не находили. Говорят, финны часто в колодцы, когда уходили, свое добро бросали. Но колодцы все эти водой затоплены. Хотя кто-то вытаскивал оттуда ржавые ружья, фарфор.
Глаза у меня стали слипаться, и я вышел во двор на свежий воздух. Вышел и увидел поразительную красоту.
Солнце только что село и причудливо раскрасило облака над горизонтом, и небо стало похоже на рисунок акварелью по мокрому. Нежно розовый цвет переходил в такой же нежный бледно сиреневый, потом в синий. Все это размывалось и создавало какую-то сказочную картину. А вдали туман окутывал темный лес деревьев, но не дотягивался до макушек, и деревья зигзагами вычерчивали замысловатую диаграмму на фоне неба.
Я любовался открывшейся мне вечерней красотой и вдыхал всей грудью вечерний аромат чистого воздуха, который если не пьянил, то дурманил так, что у меня слегка закружилась голова.
Утром, позавтракав яичницей и молоком, мы отправились на картофельное поле. Бабе Нюре колхоз выписывал на нас яйца, мясо, рыбу, молоко и картошку, поэтому о еде мы не заботились.
Возле поля кучками стояли инъязовцы, почти одни девчонки, которые встретили нас шумным приветствием. Чуть в сторонке наш старший, профессор Борис Александрович Ильиш , по учебникам которого занимались студенты факультетов иностранных языков всего СССР, разговаривал с двумя студентами-старшекурсниками. Он им что-то втолковывал, и они изображали внимание и почтительность. Профессор приехал на картошку так, как ходил в городе, в шляпе, хорошем пальто и легких туфельках. В руках он держал толстый портфель, с которым приходил на лекции. Впечатление такое, будто профессор перепутал колхоз с институтом. Ильиш, настоящий ученый, из тех, кто настолько отдавался науке и растворялся в предмете своего увлечения, что его поведение в простых жизненных ситуациях становится неадекватным. Отсюда и анекдоты, которые приписывали ему, хотя я слышал то же самое, например, о Василии Васильевиче Струве . Говорят, что Борис Александрович, забывшись, бывало снимал галоши, входя в вагон поезда метро. Или, преподавая в нескольких местах, выходил из дома, забывал, куда ему сегодня идти: в Университет или в ЛГПИ им. Герцена. Тогда он звонил домой и, меняя голос, просил:
- Пригласите, пожалуйста, Бориса Александровича!
- А у него сейчас лекции в Университете, - отвечала домработница или кто-то из домашних, и Борис Александрович шел в Университет.
Но, хотя и посылали нашего уважаемого профессора в колхоз старшим, распоряжался здесь не он, а бригадир, который и определил нам задание. Мы бодро разобрали распаханные борозды и пошли собирать клубни картошки в ведра и высыпать в мешки, чтобы потом загрузить их в кузова грузовых машин. Картошка из-за супесчаной почвы и сухой погоды оставалась чистой, хоть сразу в кастрюлю клади, и собирать ее оказалось приятнее, чем в наших среднерусских черноземах.
По краям картофельного поля лежало много мелких и крупных камней, которые как бы обрамляли его. Это результат труда прежних местных жителей. Издавна природные условия считались здесь малопригодными для ведения сельского хозяйства - кругом дремучая труднопроходимая тайга, многочисленные болота, да валуны. Но люди выжигали участки леса и убирали сотни и тысячи камней, чтобы можно было заниматься земледелием.
Камни, убранные с полей, укладывали вдоль края поля, и иногда из камней выстраивался целый забор.
Наш профессор одиноко топтался на обочине поля, потом, поискав глазами, примостился на пенек, достал из портфеля бумаги, положил их на портфель как на стол и стал что-то черкать и править. Так и сидел он до самого конца работы с перерывом на обед. Так он просидел и весь срок нашей трудовой повинности. Только иногда вместо пенька стулом ему служили ведро или мешок картошки. Селу профессор Ильиш, может быть, и не помог, но он помогал науке, и его вклад был несоизмеримо больший, чем весь наш труд на картошке.
Глава 6