Субъект. Часть третья

Вылезши из кабинки, я снова увидел затопленный трейлер, разбросанные вещи, дергающуюся от завываний ветра шторку и сразу вспомнил все так живо, как в первый раз. Мне захотелось умереть. Лишь бы этого всего не видеть, не помнить. Стоп. Так я же могу стереть себе кратковременную память! Уже было обрадовавшись, я горько спохватился. Прошло достаточно много времени, да и эмоции были слишком сильны… Воспоминания уже успели эмоционально закрепиться. Потеряв память, я тут же попытаюсь вспомнить, что же произошло, почему я дезориентировался, что этому предшествовало. И ведь поднапрягшись, действительно вспомню. А заведомо запретить себе лезть в воспоминания нельзя, ведь сам по себе запрет представлял бы из себя причину, по которой он был установлен и потому, наткнувшись на него, я тут же выйду на то, что за ним стоит. С самим собой в такие игры, увы, не поиграешь. Остается только одно…

Я выжал все соки из прилежащего ядра, как пену выжимают из взмыленной губки. На миг показалось, что мои глаза разъехались в стороны. Предметы в салоне стали непропорционально большими и по краям моего обзора они будто запрыгали. Я увернулся от всколыхнувшейся занавески и влетел лицом в раковину. На затылок посыпалась посуда. Забарахтавшись, я растянулся на полу и почти вслепую, разгребая руками мутные лужи, пополз к матрацу. Зря я опасался, что он испортился. Он стал только лучше, интереснее. При нажатии на него в ямках появлялась непредсказуемого цвета водица, а в воздух поднималась удобоваримая влажность. Мне чертовски нравилось ее вдыхать. Так просто и так волшебно дышать. Не было ничего прекраснее дыхательного акта! Альвеолы в легких раздувались свежестью и тут же нетерпеливо освобождались, выталкивая из себя обесценившийся газ, чтобы немедленно вобрать в себя порцию нового. Никогда еще мне не было так хорошо! Я полностью отдался этому процессу. Какое же это счастье – просто дышать… Неожиданно для себя я обрел смысл жизни.

И пусть путь к нему был извилист и местами тернист, полный ложных и ни к чему не ведущих размышлений, но, в конце концов, величайшее осмысление таки произошло – то, что я воспринимал как данность, на что никогда толком не обращал внимания и было самым ценным, основоположным в этой жизни. Вся эта беготня, интрижки и борьба за социальный статус, искусство и вечные поиски чего-то, да хоть того же удобного места, в котором можно было бы спрятаться от остального, все это уже не имело значения. Дышать можно было везде. Главное, чтобы это происходило…

И это происходит, это происходит, – как заведенный повторял я внутри себя, а на мои глаза наворачивались слезы счастья… Я нашел то, за что необходимо держаться… Вдох-выдох…Вдох-выдох…

Вдох-выдох…

* * *

Жиденькая, едва прорезавшаяся травка сминалась под моими уныло волочащимися ногами. Вокруг возбужденно галдели люди, надсадно кричали дети, пищали и скрипели аттракционы. Аниматоры противно голосили свои песенки, отовсюду доносилась радушная музыка, от которой резало слух, но было в ней что-то… беспечное. Во мне просыпались отголоски далекого детства. Какой-то клоун, продемонстрировав пустые руки малолетнему, извлек из-за его уха теннисный мяч, чем ввергнул дитя в шок. Хмуро улыбнувшись, я перевел взгляд на мужика, что молодецки размахнувшись, ударил что есть сил игрушечным молотом по измерительной наковальне. Взревела выигрышная мелодия, две дамы рядом льстиво зарукоплескали. Какой-то мальчик, идущий за руку с отцом и жадно отхватывающий ртом сахарную вату, вдруг громко воскликнул и указал пальцем куда-то за мою спину. Внутри меня все замерло. На лице мальчика были настоящие и черные, как смоль, усы. А глаза грустные, потусторонние, смотрящие в никуда. Но он уже отвернулся, они с отцом растворились в толпе.

Обернувшись на то место, куда указал усатый мальчик, я смерил взглядом цепную карусель, что грозно и выпукло возвышалась над слякотным газоном. Кажется, я где-то ее видел. Я почувствовал необъяснимую тревогу, звуки вокруг будто стали пропадать. Казалось, что все люди настороженно замерли и притихли вместе со мной. Музыка исчезла. Единственное, что продолжало гудеть и лязгать, это разгоняющаяся цепная карусель. Пассажиры в ней от нарастающей скорости становились все более размытыми, неразличимыми. Но одна из фигур мне все же показалась странно знакомой. Нет… Этого не может быть!

Механизм вдруг резко остановился. Сидящие в нем люди по инерции врезались друг в друга, захлебнувшись в собственных криках. Болтающиеся на цепях качели с изломанными и безжизненно висящими в них пострадавшими неожиданно потянулись в мою сторону. Пристегнутые к ним тела стали уменьшаться и страшно преображаться, превращаясь в отвратительные пятипалые конечности, а на месте ногтей застыли искаженные до неузнаваемости лица. Мои руки против воли потянулись к ним навстречу. Механическое чудовище, напоминающее сейчас медузу, впилось этими человекообразными щупальцами в мои руки, лопатки и прямо в сердце.