Субъект. Часть вторая

Не в силах превозмогать пульсирующие взрывы в окровавленной воронке на моей ноге, я, тяжело хватая ртом воздух, рухнул на рядом стоящее свободное кресло. Рухнул неаккуратно, задев правой рукой подлокотник, отчего перелом тут же перетянул одеяло моего воспаленного внимания на себя. Под ногами была заметна обеспокоенная перебранка, сразу начавшаяся после выстрела. Я больше не был способен давать отпор. Я был раздавлен, расплескан по стене, сломлен изнутри в прямом и переносном смысле.

Полностью переключив свое восприятие в алиеноцептивный режим, я с холодком заметил, как оставшиеся семеро уже готовы все разом броситься скопом на второй этаж. Они уже столпились у двери их оружейной, а их стихийный предводитель с дробовиком загибал пальцы, символизируя обратный отсчет.

У одного из них в кармане жилетки угадывалась граната. Также в стеллаже я заприметил похожие контуры еще двух. Это можно было назвать везением. Прежде чем согнулся последний палец на руке считавшего, я успел задвинуть щеколду замка. Врезавшись в дверь плечом, предводитель озадаченно подергал ручку и хаотично полез по своим карманам искать ключ. В то же время самопроизвольно вылетели чеки всех гранат, что только наличествовали в оружейной.

Кресло подо мной слегка подпрыгнуло, соседнее же с трупом опрокинулось вовсе и скрылось под досками рухнувшего книжного шкафа. Стекла треснули, с потолочного бордюра посыпался песочек. В ушах стоял писк, а в ноздри стал просачиваться запах паленой проводки.

Я просканировал зону поражения. Завесу кромешного дыма и диспергированное облако бетонных крошек я как помеху не воспринимал. Разве что конвертируемое мозгом изображение было чуточку зернистее, чем обычно, как если бы оно было запечатлено на чересчур светочувствительную пленку. Вооруженных членов группировки, а точнее, их дымящиеся останки раскидало по всей оружейной. Комната была без окон, с толстыми опорами, наверняка только поэтому до сих пор я не провалился туда вместе с креслом.

Я облегченно выдохнул, но тут же меня перекосило от напомнивших о себе увечий. Отсюда следовало выбираться. Но как, если я даже сидеть без корчей не могу. Меня парализовывала боль. А ведь ощущение боли было не более чем плодом мозговой активности. Как таковой, реальной и неотвратимой – её, боли, не существовало. Источник всех страданий скрывался где-то в голове.

Однажды я уже задумывался о том, каким бы замечательным я мог прослыть хирургом и, по совместительству, анестезиологом. Мне не нужно было болеутоляющее, рентген. Сосредоточившись на нестройном хоре поющих о себе тканей в поврежденном бедре, я перемкнул все разорванные и кровоточащие сосуды.

Те же самые действия произвел и в правой руке. Впрочем, там уже наличествовал отек. С минуту рассматривая свой мозг, я так и не понял, где зарождалось болевое ощущение. Недолго думая, я попросту пресек несущиеся по магистральным нервам руки и ноги сигналы от ноцицепторов[3].

Словно яркое полуденное солнце, от которого не было возможности скрыть свои глаза, наконец, внезапно скрылось за плотной дождевой тучей. Лицо расслабилось, а тело непринужденно растеклось по креслу. Пальцы снова свободно шевелились, но, поелозив ими друг о друга, я не почувствовал ровно ничего. Точь-в-точь то самое состояние, когда наглухо отлежишь руку во сне. Дело в том, что болевые и тактильные сигналы используют одинаковый канал для передачи данных, собственно, поэтому мы интуитивно натираем ушибленное место, дабы интенсивностью тактильных ощущений вытеснить с нейронного шоссе болевой импульс.

Неловко поднявшись, я осторожно оперся на онемевшую ногу. Она послушно сгибалась, мышцы без колебаний сокращались, но при всем этом она была словно из ваты. Как будто чужой, не мне принадлежавшей. Болевые сигналы из поврежденных мест шли беспрерывно, отчего акцент моего внимания должен был неусыпно находиться там, не позволяя тем приблизиться к спинному мозгу. Но, в принципе, это не было настолько уж обременительным. Не сложнее, чем зажмурить один глаз и постоянно держать его закрытым.

Осторожно спустившись вниз, я мимоходом заглянул в ванную, чтобы осмотреться, умыться, в общем, наспех привести себя в порядок – не хотелось по пути домой быть перехваченным полицейскими.

Из зеркала на меня уставилось хмурое, в кровавых разводах лицо с перебитым носом. Стоило его только увидеть, как боль в поврежденном хряще тут же напомнила о себе. И этот сигнал, конечно, тоже можно было пресечь, вот только здесь он уже несся по черепно-мозговому нерву, в основе которого лежало гораздо больше функций, чем в спинномозговом. Если там у меня просто онемели части тела, то здесь вообще может перекосить лицо или, того хуже, нарушатся дыхательные рефлексы, точно я не знал. Лучше потерплю.

Включив воду, я бережно стал отмывать лицо, то и дело порыкивая от неосторожных прикосновений к сломанному носу. Ополоснул шевелюру. Оттер следы кровавых ссадин на костяшках кулака. Наскоро прошелся смоченным полотенцем по простреленному бедру.