Суд да дело. Судебные процессы прошлого

Результаты их трудов не замедлили сказаться: качество питания (и до того по старой армейской традиции не больно высокое) резко упало, возник дефицит, цены выросли в разы, равно как и благосостояние гг. интендантов, и до этого не бедствовавших. В городе начался голод, рабочие, матросы и солдаты роптали, офицеры писали «куда следует». Слухи о ситуации достигли высочайшего уха Николая I, управлявшего страной, как известно, «в ручном режиме». Государь распорядился.

В Севастополь была направлена особая комиссия «для ревизии госпиталей и осмотра порта» во главе с боевым офицером, капитаном 2-го ранга Николаем Петровичем Римским-Корсаковым (дядей композитора), которого император хорошо знал лично и ценил за профессионализм и честность. Комиссия без особого труда обнаружила, что «по Севастопольскому порту допущены весьма важные злоупотребления», а «приказы Главного командира насчет приема провизии вовсе не исполняются». Однако коней на переправе, как гласит любимая всеми бессменными деятелями народная мудрость, не меняют, и вообще, судя по всему, государь не питал больших иллюзий насчет возможности изыскать в недрах интендантского ведомства честных работников: Римскому-Корсакову поступило распоряжение «расследования деятельности интендантов прекратить». Что и было сделано.

Тем временем не только снабженцы, но и холера (принятая, по правде сказать, поначалу в Севастополе за чуму и до самого конца событий ею прикидывавшаяся) делала свое черное дело, смертность росла, и на фоне всеобщего недовольства начальство мудро ввело «режим самоизоляции»: жителям было запрещено покидать дома (правда, потом, эмпирически установив, что это невозможно, приказ отменили). Населению же самого бедного и потому самого эпидемически неблагополучного района – Корабельной слободы, населенной мастеровыми, – пообещали на несколько недель вообще выселить их из города (про «кормить» ничего такого сказано не было, зато в район начали подтягивать Росгва… простите, конечно же, войска). В слободе вспыхнуло возмущение, жители стали вооружаться и формировать отряды под руководством отставных унтер-офицеров.

И грянул бунт

Военный губернатор Николай Алексеевич Столыпин распорядился усилить патрули и обратился к восставшим со стандартным требованием «прекратить бунт и выдать зачинщиков» (характерно, что сам он был человеком большой храбрости и кристальной честности, но, судя по всему, заложником системы и шаблона). Ему было отвечено, что «мы не бунтовщики, и зачинщиков между нами никаких нет, нам все равно, умереть ли с голоду или от чего другого». Последней каплей, как это нередко бывает, стало событие, на общем фоне совсем малозначительное: 3 июня 1830 года Столыпин распорядился усилить охрану своей резиденции. Слух об этом разлетелся по городу, и грянул бунт. Странно, правда?

Губернатор был растерзан толпой, гарнизон отказался повиноваться офицерам, часть войск перешла на сторону мятежников. Севастопольцы бросились громить квартиры провиантских и карантинных чиновников. К вечеру город полностью оказался в руках восставших. На следующий день оставшийся «за старшего» комендант генерал Турчанинов снял все внутренние посты, разделявшие город на сектора, отодвинул внешнюю линию заслонов на две версты и разрешил богослужения.

«Решительные меры»

Тем временем генерал-губернатор Новороссийского края Михаил Семенович Воронцов и командующий Черноморским флотом адмирал Алексей Самуилович Грейг получили от императора указание «взять решительные меры».

7 июня в город вошли части дивизии генерала Тимофеева. Сопротивления им не оказывалось. Начались массовые аресты.

Было высочайше приказано учредить следственную комиссию во главе с самим Воронцовым. Военачальник знал толк в бюрократии и образовал в ней несколько подкомиссий: по приему жалоб (отдельно – по морскому ведомству, отдельно – по армии), по изысканию причин возмущения, по определению убытков. Само собой, создали и военно-судную комиссию под председательством генерала Карла Леонтьевича де Жерве «для разыскания виновных и суда над ними на основании военно-полевого судопроизводства».

Если наказание виновных было в глазах генералов и адмиралов делом сугубо техническим, то определение причин мятежа – весьма и весьма политическим. Грейг мечтал увидеть в списке виноватых исключительно штатских и армейских, в списке награжденных – флотских; Воронцов же ровно наоборот.

Холера попирает и победителей и побежденных. Британская карикатура. 1831 г.