Суд времени. Выпуски № 35-46

Млечин:Теперь давайте вернемся в то время. Это было, правильно Рыжков пишет, «медленное освобождение от тотального контроля». Гласность была шажочком — одним шажочком за другим. Никакой информационной войны не было, потому что, наконец, наступил момент, когда на самом деле практически все имели возможность высказываться. Это было, может быть, самое интересное время для журналистов. Понимаете, рот был сшит. Сняли нитки и люди стали говорить — вот что было. Ну, что же можно против этого возразить, Александр Иванович, дорогой?

Кондрашов:Этому ничего нельзя возразить, и цензура действительно была отвратительное явление, но «суди его по плодам его». Разве замечательные опубликованные книги, это все прекрасно… Солженицын выходящий…

Млечин:А этого что, мало?

Кондрашов:Но почему, но почему?…

Млечин:Александр Иванович, извините, я Вас прерву. А этого что, мало?

Кондрашов:

А я Вам скажу, что не выходило.

Млечин:А этого что, мало?

Кондрашов:Почему не выходило «Красное колесо», которое рассказывало о том времени, абсолютно рифмующемся…

Млечин:Как это не выходило? В журнале…

Кондрашов:В это время должно было выходить «Красное колесо» — оно не выходило…

Млечин:А где оно вышло? В журнале «Новый мир», номер за номером.

Кондрашов:

…в конце 80-х годов!

Млечин:Конечно, потому что…

Кондрашов:Вот его надо было читать.

Млечин:Согласен с Вами. Так Вы вспомните и расскажите, как это происходило. Что та власть держалась до последнего и не выпускала ничего из рук. А из Ваших слов следует, что…

Кондрашов:Как держалась до последнего, когда главный идеолог поставил задачу разрушения государства!

Млечин:Извините меня, а кто напечатал Солженицына? «Новый мир», как и полагалось, из номера в номер! За Солженицына какая война была!

Кондрашов:

Что напечатал? «Архипелаг Гулаг»? Который все уже тогда читали.

Млечин:Нет, «Красное колесо»! Вы что, не помните, что ли? «Красное колесо» номер за номером печатался в нашей стране.

Сванидзе:Время.

Млечин:Можно было тогда прочитать.

Кондрашов:Я тогда и читал!

Млечин:Так а где же Вы читали-то? В тех газетах и тех журналах, которые появились благодаря гласности.

Сванидзе:

Спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас, Вам слово, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин:Если можно, я продолжу разговор о том, что была гласность. Один из самых замечательных русских писателей, Владимир Николаевич Войнович.

Владимир Николаевич, давайте все-таки вернемся к понятию о том, что была гласность в те годы. А то люди и в самом деле… тут много молодых, которые в отличие от нас с вами этого не видели, и решат, что и в самом деле была война против народа!

Владимир Войнович, писатель:Во-первых, я не могу понять. Вот г-н Кургинян говорит… Дело в том, что само понятие гласность носит однозначно позитивное содержание. Что касается цензуры, так я вам скажу: лучшая литература была запрещена. Я вам напомню такие имена, как Платонов, Бабель, Зощенко, Булгаков, Гроссман. Вот упоминался А. Бек. И ещё многие: Ахматова, Цветаева, Пастернак какое-то, не все время, но значительную часть своей жизни был запрещен. Так что лучшая литература вообще не доходила. Еще когда не было самиздата, она вообще была недоступна. Потом появился самиздат, вот как-то хотя бы по рукам она стала ходить, и, кстати, с самиздатом начала как-то пробивать свою дорогу гласность. Информационная война, если она когда-то существует, она — не гласность, она не имеет отношения к гласности. Информационная война была в Советском Союзе, кстати говоря, когда говорили о троцкистах только то, что хотел Сталин. О Пастернаке, о Солженицыне, о Сахарове — это тоже была информационная война, и уж так затыкали рты, как никогда. А во время гласности постепенно процесс развивался. И, например, я помню, когда она началась, уже стали многое говорить, действительно, не всё сразу пришло. Я сам был писатель, книги которого пришли не сразу. Гласность началась, но она развивалась, она постепенно дошла до какого-то необходимого… Но может даже не дошла, она вообще дошла, потом она ушла назад, но это уже другая история.

Млечин:Спасибо.

Сванидзе:Спасибо. Я прежде, чем предоставить слово Сергею Ервандовичу, возможность задать Вам вопросы, я хочу просто пояснить. Вы употребили слово «самиздат», сегодня оно вероятно будет звучать достаточно часто, я хочу просто пояснить представителям молодого поколения. «Самиздат» — это когда печатали книжки на машинке. Их нельзя было публиковать, поэтому их нельзя было прочитать. Люди, которые часто рисковали своей свободой, как всегда своей работой, очень многим рисковали, они их печатали на машинке. И вот сколько копий брала машинка, четыре-пять, вот столько потом распространяли копий, их дальше потом распространяли вручную точно также. Вот это называлось «самиздат».

Прошу Вас, Сергей Ервандович.