Суданская трагедия любви

Помахав издали уходящим Рите и Николаю Ивановичу, прохожу на паспортный контроль. Девушка в форме лейтенанта внимательно смотрит на меня из своего окошка, ставит штамп в паспорте, возвращает его и нажимает на кнопку, открывая мне проход через границу. Так я оказываюсь за рубежом. Но нужно ещё пройти специальный контроль безопасности. Миновать его невозможно, так как я попадаю в большой зал, выход из которого только через электронные кабинки.

Смотрю, что делают пришедшие до меня. Сажусь на стул, снимаю сапоги, кладу их в голубой пластмассовый тазик. Надеваю на ноги голубые бахилы. Снимаю шапку, пальто, пиджак. Раздумываю, как это всё отнести за один раз к пункту досмотра. Одной рукой обхватываю тазик с сапогами, куда попутно сунул шапку, и пальто, а другой беру подмышку тазик с пиджаком и дипломат. Кладу принесенное на транспортёрную ленту. Девушка в форме у ленты спрашивает, положил ли я в тазик мобильный телефон и часы. Признаюсь, что не положил. Достаю телефон, снимаю с руки часы и кладу. Интересуется, есть ли у меня что-нибудь металлическое в карманах. Достаю кошелёк, полный металлических монет. Кладу. Задаёт совсем странный для меня вопрос, есть ли у меня пояс на брюках. Говорю, что, естественно, есть и поднимаю свитер, показывая металлическую пряжку. Девушка просит снять ремень.

Меня после сдачи багажа и прохождения паспортного контроля охватило чувство эйфории оттого, что я уже фактически за границей и скоро окажусь в самолёте. Теперь все волнения и тревоги позади. И просьба снять ремень вызывает у меня чувство юмора. Я спрашиваю, улыбаясь:

— А брюки тоже снимать?

Девушка без тени улыбки на лице, спокойно отвечает:

— Брюки не надо.

Снимаю ремень и кладу в тазик.

— Дипломат поставьте стоя вдоль ленты.

Ставлю. Только теперь включается транспортёр, и мои вещи уходят под ленточки, свисающие у входа в тёмную пасть просмотровой камеры, а я сам иду, поддерживая руками брюки, в ворота пропускной кабины. Ступаю внутрь, полукруглая дверца закрывается. Голос из динамика просит поднять руки. Поднимаю. Брюки не успевают среагировать на свободу, как противоположная полукруглая дверца открывается, и я, подхватив снова брюки, выхожу из кабинки. Лента вывозит из камеры мои тазики. Первым делом надеваю ремень. Лента останавливается.

Две другие девушки смотрят внимательно на экран, который мне не виден. Спрашивают почти хором:

— Что в дипломате?

— Электробритва, — отвечаю, — и ноутбук.

Транспортёр включается, дипломат выезжает.

Слышу:

— Раскройте дипломат.

Раскрываю. Первыми показывается пачка писем, под ними бритва, рядом ноутбук. Девушки удовлетворённо кивают головами. Одна из них задаёт вопрос:

— Что за письма? Корреспонденция не разрешается к провозу.

Я объясняю, что работаю журналистом. Эти письма раскрыты. Кроме того штемпели на конвертах старые. Материалы мне нужны по работе. Девушка берёт один конверт. Убеждается в том, что он открыт и говорит:

— Проходите.

Из просмотровой камеры выезжает на ленте другая партия вещей. Я торопливо подхватываю свои тазики подмышки, дипломат и иду к ближайшим стульям. Одевшись и рассовав всё по карманам, иду в зал вылета.

До конца регистрации ещё уйма времени. Нахожу терминал под номером сорок девять, как указано на посадочном талоне, с табло, на котором высветился город Ларнака, и устраиваюсь за столик ближайшего кафетерия. В ожидании вылета можно выпить чашечку кофе. Почти сразу же за мой столик со словами «Не помешаю?» подсаживается мужчина лет шестидесяти. Я не возражаю. Он тоже берёт себе кофе и две рюмки коньяка. Одну пододвигает мне. Он так предлагает, что неудобно отказываться.

— Выпьем за успех предприятия.

Мы чокаемся и называем друг друга.

— Женя. Лечу в Судан.

— Александр Павлович. Лечу в Тегеран.

— В разные стороны летим.

— Да. В разные. Но я бывал в Судане.

Волосы моего собеседника совсем седые. На лице очки в золотой или позолоченной оправе. Одет он в строгое чёрное пальто, какие носят дипломаты. Пальто расстёгнуто, и под ним виден строгий чёрный костюм с жилетом и галстуком на белой рубашке. Он отпивает глоток из рюмки и запивает глотком кофе. Я следую его примеру. Мы разговорились.

— Мне довелось работать в Судане, — продолжает начатую мысль Александр Павлович — когда президентом был Джафар Нимейри. Он довольно негативно относился к Советскому Союзу, и, когда ему говорили, что мы строим для вас заводы в стране, он отвечал: «Можете забирать свои заводы». Заводы мы, конечно, не забрали, но отношения были разорваны.

Я рассказываю, что лечу по заданию газеты на юг Судана и что в руках у меня письма одного переводчика, работавшего там примерно в те же годы, который называет себя в письмах Юджином, но больше я ничего о нём не знаю.

— Это любопытно, — оживляется Александр Павлович. — Я в восемьдесят седьмом году летал неудачно в Сомали, и там встретил переводчика Евгения, который, помнится, рассказывал, что работал на юге Судана. Может, это тот самый переводчик, о котором вы читали в письмах.

— Вполне возможно. Это было бы удивительно. А почему вы говорите, что летали в Сомали неудачно?