Суданская трагедия любви

Врач молодой серьёзный негр просит занести девочку в специальное место для осмотра. Это убогое тёмное и тесное помещение, в котором маленькая часть около двух метров отгорожена какой-то холстиной. Врач предлагает положить девочку на кушетку за матерчатой ширмой. Лида заглянула туда и, ужаснувшись, сказала, что не положит ребёнка на такое грязное одеяло. Тогда Аллочку просто поставили на ноги, и врач выслушал её. Затем он снял очки, протёр их и сообщил, что у девочки малярия, что рвоты от чрезмерной дозы лекарства, и предложил сделать укол для прекращения рвот.

Лида заявила, что уколы делать нежелательно, так как она сама теряет сознание от уколов, на что врач возразил, сказав, что мать девочки теряла сознание не от уколов, а от действия малярии. Так что укол сделали.

Конечно, не могло быть и речи, чтобы оставить девочку в больнице, где отсутствует понятие чистоты в нашем понимании, где больные пьют из одной посуды, чего мы никак не могли допустить, поэтому врач прописал приём хлорофилла в течение нескольких дней и тем самым обойтись без дальнейших уколов. Поехали домой.

Вообще у меня с Лидой и Николаем отношения несколько конфликтные из-за их дочки. Лида по характеру довольно вздорная. Она кричит на Аллочку и Николая со страшной силой. Девочка ходит от мамы к папе как беспроволочный телефон и передаёт фразы типа «Мама сказала, чтобы ты шёл к собачьей матери» и назад «А папа сказал, чтобы ты сама туда шла». Это ужасно! Я возмущаюсь, а Лида говорит, что когда они жили у её матери, то она не кричала, а теперь, когда самой приходится готовить и убирать, то попробуй не кричать. Но я думаю, что она всегда была крикуха. Потому и дочь у неё нервная и задёрганная. Аллочка любит топать ногами, бьёт отца, а иногда и мать, кричит на них. Ну, и они кричат и бьют её. Но в то же время, когда она заболела, то все перепугались. Николай сегодня говорил, что Аллочка дважды умирала и он не переживёт, если она ещё раз потеряет сознание. Вот такие нюансы нашей жизни.

Хорошо ещё, что успел на занятия русским языком с моими учениками. Рита умиляет своей наивностью. Спрашивала сегодня, как по-русски звучит «муж» и «жена». А потом, когда мы вышли от Омара, и расставались у её дома, она сказала вдруг: «Я хочу твой жена». Я рассмеялся и поправил её фразу. Девчонка ещё, а туда же. Смешно. Ну, бывает.

Однако поздно уже. Завтра передаём письма в Хартум. А я ещё домой не написал.

Спокойной ночи мне и тебе!

Твой друг Юджин».

Прячу письмо. Сон одолел, но не надолго. Прилетаем в Хартум в половине четвёртого утра. С трудом продираю глаза. Самолёт идёт на посадку. Под крылом пустыня. Это безбрежный океан песка, но, конечно, самого песка не видно. Просто под тобой ничего нет. Гладкая как сероватая доска поверхность. Но вот впереди появляется окраина города. Плоские крыши домов. Они быстро наплывают, оставаясь слева.

Взлётно-посадочная полоса упирается прямо в пустыню. Правда, рядом замечаю справа и слева реки. Я догадываюсь, что это Белый и Голубой Нил. Вспоминаю, что в письме Юджина место их слияния называется хоботом слона, то есть Хартумом.

Взревели моторы. Включились тормоза. Выруливаем к зданию аэропорта. Улыбающаяся стройная проводница ласково приглашает к выходу. Ещё не ступил на трап, как в лицо пыхнуло жаром, так что я даже откачнулся в лоно самолёта от неожиданности. Хоть и утро, но солнце уже печёт нещадно. Или это так показалось с непривычки. В Москве-то сейчас суровая зима. Мои пальто и шапка здесь явно не уместны. Меховую шапку я спрятал в рукав пальто, которое держу на руке. Многие пассажиры успели в самолёте раздеться и выходят в рубашках с короткими рукавами. Я же сразу ощутил, что мой костюм здесь лишний. И, конечно, не мешало бы иметь на голове лёгкую кепочку с козырьком от солнца. Хорошо, что с трапа мы попадаем сразу в подкативший во время автобус, и в нём работает кондиционер.

Глава 8

СЛУЧАЙ С АШОТОМ

Ашот следует за мной. Он спал почти весь полёт до самого приземления, когда я разбудил его, и теперь с трудом отходит ото сна. Автобус подъезжает к зданию, на фасаде которого крупными английскими буквами написано «Аэропорт Хартум». Рядом, наверное, то же самое написано по-арабски, но арабского языка я не знаю и прочесть не могу. Проходим в помещение для выдачи багажа. Чистотой оно не блещет. Приходится долго ждать, пока на транспортёрной ленте появляются чемоданы, пакеты, узлы. Тем временем заполняем декларации.

Замечаю волнение Ашота. Он без пальто и шапки. Догадался отдать их провожающим друзьям. Всё время беспокойно посматривает на транспортёр.

Я успокаивающе говорю:

— Не переживай ты так, Ашот. Твои чемоданы не потеряют. Скоро появятся.

— Да, — соглашается он, — но у меня три вещи. Ты поможешь отнести сумку? У тебя же только рюкзак?

Я охотно киваю головой:

— Не вопрос. Конечно, донесу.

Но мой ответ явно не устроил моего коллегу и, продолжая смотреть на проплывающие мимо тюки и баулы, он, стараясь говорить непринуждённо, но волнение его выдавало в голосе, произнёс: