Читаем Суданские хроники полностью

Затем аския Исхак возвратился в Гао. И в дороге, до его приезда в Гао, застигло его известие о смерти хатиба Ахмеда-Торфо — хатиба Дженне; а это [был] тот, кого аския Исхак назначил туда проповедником (говорят, и хатиб Сонголо)[234]. Исхак повелел поставить кадия Махмуда Багайого и послал одного из начальников своего войска, дабы он поставил того кадием, волей или неволей. Гонец приехал, собрал всех жителей города — султана Дженне, тех, кто ниже его, и факихов города. Они вытребовали Махмуда Багайого — а он не знал [ничего], — схватили его, держали его и накинули ему на плечи две рубахи аскии, которые последний послал /90/ ему, и повязали его тюрбаном. Он же кричал и плакал детским плачем. Они поставили его [кадием] против воли его и прочли ему грамоту аскии: по приказу аскии привели ему лошадь и доставили его в его дом.

Когда же Махмуд вошел в свой дом, пред ним стала супруга его, мать его сына, сейида факиха Ахмеда Багайого, и сказала: “Почему согласился ты на должность кадия?” Он ответил: “Я не давал согласия на то, только они меня заставили и принудили меня!” Жена сказала: “Если бы ты предпочел смерть этому, было бы, однако, лучше! И если бы сказал ты: ”Убейте меня, но не вступлю!"" А он ответствовал: “Я не сказал того!” И жена удалилась, плача, и не переставала плакать несколько дней. Да помилует Аллах их обоих. Завершено.

Потому Махмуд осыпал упреками аскию Исхака и умер в тот же месяц, говоря: “Исхак прогнал от очей моих сон и заставил меня бодрствовать. Да смутит Аллах жизнь его и да обрушит на него то, что его озаботит!” Те, кого послал аския, возвратились, чтобы поставить того [факиха] кадием, но обнаружили, что он уже умер.

Аския Исхак — тот, кто назначил кадия Усмана Драме кадием в Тендирму, принудив его к этому и утвердив его судьей насильно. Кадий Усман был человек ученый, праведный, богобоязненный, аскетичный, благочестивый, святой ясновидец. Он, как известно, совершил хаджж и посещение [святых мест] и обладал из добродетелей и чудес тем, что было очевидно для тех, кто был его современниками. Из того, что сохранилось о том: когда Усман был в школе, изучая Коран, у его бедной матери не было слуг, кроме сына ее Усмана, этого факиха. И он служил ей при добывании хлеба насущного — приготовлении пищи, толчении [зерна], ношении дров и воды. Однажды он пошел отнести дрова [платой] за учение, и мать его не нашла, кто бы занялся приготовлением ее ужина в ту ночь: была она стара и слаба. Она направилась к чашке, из которой ел ее сын Усман, наполнила чашку очищенным рисом, но не толченым, и накрыла ее. Когда же вернулся Усман из школы, мать показала ему на чашку и сказала: “Возьми свою чашку и ешь!” А у нее была другая женщина, с которой она беседовала. Усман пошел к миске, взял ее — и вот она полна приготовленной еды с разными приправами, /91

/ мясом и обильным жиром. Мать его встала к нему, запустила свою руку в чашку — а в ней еда с приятным запахом, распространяющая аромат, и от нее идет приятный запах, заполняющий двор ее дома. Мать вернулась на место своего сидения и уразумела, что это — чудо от Аллаха, которым Аллах почтил сына. А могила Усмана — позади соборной мечети Тендирмы; молитвы возле его могилы, как испытано, оказываются услышанными. И она — целительна, как говорит ал-Кушайри в своей “Записке”[235]. А багдадцы говорят, известная-де могила ал-Керхи[236] — [тоже], как испытано. Полезное [примечание]: могилы, около коих молитвы бывают услышаны.

Могила помянутого кадия Усмана Драме — она известна: молитвы около нее будут услышаны — это испытано и [признано] единодушно. Молитва, [совершенная] подле нее, не бывает отвергнута. Мы видели это собственными глазами. Я обращался к Аллаху около нее с молитвами, и они были услышаны Аллахом ради меня — слава же Аллаху и благодарение ему! — и возле могилы Мори Мухаммеда ал-Кабари.

Могила Сиди Йахьи — испытана: мы видели это и слышали об этом от многих, кто пробовал это и нашел его подобным тому, [что уже сказано]. Факихи Томбукту, с которыми мы встречались, непрестанно посещали эту могилу — подобно Сиди Ахмеду Баба и факихам Сиди Ибрахиму и Сиди Мухаммеду, двум сыновьям Ахмеда Багайого. Мой коллега факих Махмуд рассказал мне, что это место, в котором люди останавливаются сейчас, полагая, что это — могила Сиди Йахьи (а это место рядом с минаретом, откуда возглашают азан), не то [место]. А настоящее — близ тех ворот и недалеко; оно и есть место остановок факиха Ибрахима и брата его, Мухаммеда Багайого.

Могила факиха Сиди Махмуда ибн Омара ибн Мухаммеда Акита — подобно тому, [что] сказано.

Могила ученого факиха Мухаммеда Багайого, сына кадия Махмуда Багайого, — я сам испытал ее и видел, что молитва принята. Слава принадлежит Аллаху!

Могила факиха Усмана ал-Кабари, погребенного в мечети Кабары. Один из праведных поведал мне известие о том, которое бы было слишком долгим для передачи.

Могила Мори-Хаугаро в городе, называемом Йара. /92/ Но сегодня Йара запустела, и теперь мало кто знает место могилы его.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Шахнаме. Том 1
Шахнаме. Том 1

Поэма Фирдоуси «Шахнаме» — героическая эпопея иранских народов, классическое произведение и национальная гордость литератур: персидской — современного Ирана и таджикской —  Таджикистана, а также значительной части ираноязычных народов современного Афганистана. Глубоко национальная по содержанию и форме, поэма Фирдоуси была символом единства иранских народов в тяжелые века феодальной раздробленности и иноземного гнета, знаменем борьбы за независимость, за национальные язык и культуру, за освобождение народов от тирании. Гуманизм и народность поэмы Фирдоуси, своеобразно сочетающиеся с естественными для памятников раннего средневековья феодально-аристократическими тенденциями, ее высокие художественные достоинства сделали ее одним из наиболее значительных и широко известных классических произведений мировой литературы.

Абулькасим Фирдоуси , Цецилия Бенциановна Бану

Древневосточная литература / Древние книги
Эрос за китайской стеной
Эрос за китайской стеной

«Китайский эрос» представляет собой явление, редкое в мировой и беспрецедентное в отечественной литературе. В этом научно художественном сборнике, подготовленном высококвалифицированными синологами, всесторонне освещена сексуальная теория и практика традиционного Китая. Основу книги составляют тщательно сделанные, научно прокомментированные и богато иллюстрированные переводы важнейших эротологических трактатов и классических образцов эротической прозы Срединного государства, сопровождаемые серией статей о проблемах пола, любви и секса в китайской философии, религиозной мысли, обыденном сознании, художественной литературе и изобразительном искусстве. Чрезвычайно рационалистичные представления древних китайцев о половых отношениях вытекают из религиозно-философского понимания мира как арены борьбы женской (инь) и мужской (ян) силы и ориентированы в конечном счете не на наслаждение, а на достижение здоровья и долголетия с помощью весьма изощренных сексуальных приемов.

Дмитрий Николаевич Воскресенский , Ланьлинский насмешник , Мэнчу Лин , Пу Сунлин , Фэн Мэнлун

Семейные отношения, секс / Древневосточная литература / Романы / Образовательная литература / Эро литература / Древние книги