Читаем Суданские хроники полностью

А из числа [сообщений] о справедливости кадия, его твердости в истине, его воздержании от снисходительности к тем, кто отклоняется от истины /124/ из страха пред хулою хулителя, — убиение им муэдзииа большой соборной мечети, которого звали Абдаллах Улд Конгой. Этот муэдзин однажды присутствовал в собрании, в котором восхваляли пророка, да благословит его Аллах и да приветствует. Было это в пятницу, в доме наставника-грамматиста Абу Хафса Омара-Кореи, сына ученейшего Абу-л-Аббаса ал-Хадж Ахмеда, обладателя чудес, сына Махмуда ибн Омара ибн Мухаммеда Акита, да помилует его Аллах. Абу Хафс установил обычай, чтобы в его доме восхваляли пророка, да благословит его Аллах и да приветствует, в присутствии общины [чтением] “Ишринийат” ал-Фаза-да и “Тахмисом” на них Ибн Махиба

[286]. Они славили, пока не дошли до слов автора “Тахмиса”: “Он — ливень, что поднимается [так, что] изогнут он дугою со своею влагой”. А помянутый Абдаллах прочел: “Он — горе...”, заменив букву “ба” этого слова на “йа” при сходстве всего [остального], с другой огласовкой[287]
. Те, кто это от него слышал, заставляли его повторить, но он не отказался от того, что прочел. И они представили его дело кадию ал-Акибу, решающему по правде, который не боится хулы хулящего, сыну шейха кадия, благочестивого аскета, чье превосходство распространилось по странам, — кадия Махмуда ибн Омара ибн Мухаммеда Акита. Ал-Акиб приказал схватить муэдзина, но тот об этом прослышал и бежал в одно из (поселений страны Атерем, от Инун-Уандадекар и [до] Гундама. Потом он тайком возвратился, пока через год они его не схватили и не убили.

В продолжение [правления] аскии ал-Хаджа последний после кончины кадия ал-Акйба (примерно через год и пять месяцев) назначил факиха кадия Омара, сына кадия Махмуда ибн Омара ибн Мухаммеда Акита, на должность кадия. А должность кадия в Томбукту пустовала год и пять месяцев, И имам Мухаммед Багайого, да будет доволен им Аллах, поддерживал мир между людьми в то время, ослабленное потерями. Одни из людей пожирали имущество других и растрачивали достояние сирот. А имам, когда совершал утреннюю молитву, садился у двери мечети Сиди Йахьи в присутствии нескольких талибов своих и говорил, да благословит его /125/Аллах: “У кого есть право против того, кто [ему] в том препятствует, [тот] да придет!” И люди начинали приходить к нему, а он рассуживал их — повелевал, запрещал, сажал в тюрьму и сек тех, кто заслуживал порки. Соблазнители, развратники и глупцы болтали о нем, говоря: “Взгляните на этого человека (имея в виду этого шейха, Мухаммеда Багайого), который утверждает, будто он не любит мирскую жизнь и будто он аскет! А он-то любит главенство и поставил сам себя кадием; но его никто кадием не назначал!” Часто он находил на своем месте письма людей, говоривших в них: “Кто поручил тебе это, о Мухаммед?” и поносивших его — а убежище у Аллаха. Он же поднимал письма, читал их, улыбался и говорил, да помилует его Аллах: “Это для нас особое [дело], и Аллах нас спросит обо всем, что было расточено в это время. И мы не заботимся ни о чьей хуле в том, что для нас особо. Мы знаем это, [не] боимся и [не] оставим истину Аллаха. А самое сильное — кара Аллаха!” Часто находил он там строки некоторых старейшин, известных своей ученостью, с подобным тому, но не обращал на них внимания. [И так] пока не был назначен кадий Омар, сын кадия Махмуда.

А аския ал-Хадж сопротивлялся назначению кадия только из-за [некой] причины, случившейся между ними обоими. Потому он отказывался того поставить и назначил его лишь при неоднократных посланиях к нему упомянутого Мухаммеда Багайого и письмах последнего к нему, [в которых] тот его упрекал и требовал от него назначения Омара. Но жители Томбукту узнали о том лишь после того, как прибыл к кадию посланный упомянутого аскии, заявивший жителям Томбукту [от имени аскии]: “Если бы не посредничество Мухаммеда Багайого, мы не поставили бы кадия Омара и никого бы не назначили кадием среди них, пока я остаюсь жив на царстве этом!”[288]. И при этом стало ясно превосходство Мухаммеда Багайого и то, что он не жаждал назначения на должность кадия! Прекрасный человек, да изберет Аллах [своими] цели его!

Кадий же Омар оставался в должности судьи восемь лет.

Затем аския Мухаммед-Бани, сын аскии Дауда, восстал против своего брата ал-Хаджа, сверг его и был провозглашен на царстве в мухарраме девятьсот девяносто пятого года [12.XII.1586—10.I.1587]. И сослал он ал-Хаджа /126/ в Тондиби[289] после заболевания того неизлечимым недугом. А ал-Хадж после своего свержения прожил недолго и умер.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Шахнаме. Том 1
Шахнаме. Том 1

Поэма Фирдоуси «Шахнаме» — героическая эпопея иранских народов, классическое произведение и национальная гордость литератур: персидской — современного Ирана и таджикской —  Таджикистана, а также значительной части ираноязычных народов современного Афганистана. Глубоко национальная по содержанию и форме, поэма Фирдоуси была символом единства иранских народов в тяжелые века феодальной раздробленности и иноземного гнета, знаменем борьбы за независимость, за национальные язык и культуру, за освобождение народов от тирании. Гуманизм и народность поэмы Фирдоуси, своеобразно сочетающиеся с естественными для памятников раннего средневековья феодально-аристократическими тенденциями, ее высокие художественные достоинства сделали ее одним из наиболее значительных и широко известных классических произведений мировой литературы.

Абулькасим Фирдоуси , Цецилия Бенциановна Бану

Древневосточная литература / Древние книги
Эрос за китайской стеной
Эрос за китайской стеной

«Китайский эрос» представляет собой явление, редкое в мировой и беспрецедентное в отечественной литературе. В этом научно художественном сборнике, подготовленном высококвалифицированными синологами, всесторонне освещена сексуальная теория и практика традиционного Китая. Основу книги составляют тщательно сделанные, научно прокомментированные и богато иллюстрированные переводы важнейших эротологических трактатов и классических образцов эротической прозы Срединного государства, сопровождаемые серией статей о проблемах пола, любви и секса в китайской философии, религиозной мысли, обыденном сознании, художественной литературе и изобразительном искусстве. Чрезвычайно рационалистичные представления древних китайцев о половых отношениях вытекают из религиозно-философского понимания мира как арены борьбы женской (инь) и мужской (ян) силы и ориентированы в конечном счете не на наслаждение, а на достижение здоровья и долголетия с помощью весьма изощренных сексуальных приемов.

Дмитрий Николаевич Воскресенский , Ланьлинский насмешник , Мэнчу Лин , Пу Сунлин , Фэн Мэнлун

Семейные отношения, секс / Древневосточная литература / Романы / Образовательная литература / Эро литература / Древние книги