Судьба Блока. По документам, воспоминаниям, письмам, заметкам, дневникам, статьям и другим материалам

Вот явилась. ЗаронилаВсех нарядных, всех подруг,И душа моя вступилаВ предназначенный ей круг.И под знойным снежным стономРасцвели черты твои.Только тройка мчит со звономВ снежно-белом забытьи.Ты взмахнула бубенцами,Увлекла меня в поля…Душишь черными шелками,Распахнула соболя…

И о той ли вольной волеВетер плачет вдоль реки,И звенят, и гаснут в полеБубенцы, да огоньки?Золотой твой пояс стянут,Нагло скромен дикий взор!Пусть мгновенья все обманут,Канут в пламенный костер!Так пускай же ветер будетПеть обманы, петь шелка!Пусть навек не знают люди,Как узка твоя рука!Как за темною вуалью

Мне на миг открылась даль…Как над белой снежной дальюПала темная вуаль…

Декабрь 1906 г.

Скажу одно: поэт не прикрасил свою «снежную деву». Кто видел ее тогда, в пору его увлечения, тот знает, какое это было дивное обаяние. Высокий тонкий стан, бледное лицо, тонкие черты, черные волосы, и глаза, именно «крылатые», черные, широко открытые «маки злых очей». И еще поразительна была улыбка, сверкавшая белизной зубов, какая-то торжествующая, победоносная улыбка. Кто-то сказал тогда, что ее глаза и улыбка, вспыхнув, рассекают тьму. Другие говорили: «раскольничья богородица».

М. А. Бекетова

Жить становится все трудней – очень холодно. Бессмысленное прожигание больших денег и полная пустота кругом: точно все люди разлюбили и покинули, а впрочем, вероятно, и не любили никогда. Очутился на каком-то острове в пустом и холодном море (да и морозы теперь стоят по 20 градусов, почти без снега, с пронзительным ветром). На остров люди с душой никогда не приходят, а приходят все по делам – чужие и несносные. На всем острове – только мы втроем, как-то странно относящиеся друг к другу – все очень тесно. Я думаю, что, если бы ты была в этом городе, то присоединяла бы к этим трем тоскам свою четвертую тоску. Все мы тоскуем по-разному. Я знаю, что должен и имею возможность найти профессию и надежду в творчестве, и что надо взять в руки молот. Но не имею сил – так холодно. Тем двум – женщинам с ищущими душами, очень разным, но в чем-то неимоверно похожим – тоже страшно холодно.

Письмо к матери 9/XII 1907 г.

И я провел безумный годУ шлейфа чорного. За муки,

За дни терзаний и невзгодМоих волос касались руки,Смотрели темные глаза.Дышала синяя гроза.

21 октября 1901

«Черный шлейф», у которого провел Блок целый год, не принес ему ни жизненного, ни творческого счастья.

Вл. Пяст

Летом 1906 года был написан «Король на площади».

М. А. Бекетова

Понемногу учась драматической форме и еще очень плохо научившись прозаическому языку, я стараюсь отдавать в стихи то, что им преимущественно свойственно – песню и лирику, и выражать в драме и в прозе то, что прежде поневоле выражалось только в стихах.

Письмо к В. Брюсову от 24/IV 1907 г.

Драмы я продал «Шиповнику». Буду получать 150 р. с тысячи (сразу напечатают только 1000, но сохранят т. наз. «матрицу», т. е. нечто вроде стереотипа), и немедленно приступят к изданию второй тысячи, как только на складе останется 200 экземпляров. 150 р. – это очень мало, но, по крайней мере, это будет книга, по которой я буду видеть наглядно, как относится ко мне публика (ведь если бы раскупили 10000 – я получил бы 1500 р.!) Так вот – это все для денежных расчетов, а внутри – тихо и грустно.

Письмо к матери 20/ΙΧ-1907 г.

Настроение отвратительное, т. е. было бы совсем мерзкое, если бы я не был постоянно занят – это спасает. Кончаю мистерию[58]; кажется, удачно.

Письмо к матери 29/Х-1907 г.

Драма подвигается, теперь пишу четвертый акт. Это – целая область жизни, в которой я строю, ломаю и распоряжаюсь по-свойски. Встречаюсь с хорошо уже знакомыми лицами и ставлю их в разные положения по своей воле. У них – капризный нрав, и многое они открывают мне при встрече.

Письмо к матери 17/1-1908 г.