Судьба Блока. По документам, воспоминаниям, письмам, заметкам, дневникам, статьям и другим материалам

В конце ноября он пишет матери: «Я вообще чувствую себя уравновешенным, но сегодня изнервлен этими отписками Мережковскому. Это просто противно. Восьмидесятники, не родившиеся символистами, но получившие его по наследству с Запада (Мережковский и Минский), растратили его и теперь пинают ногами то, чему обязаны своим бытием. К тому же они любят слова, жертвуют им людьми живыми, погружены в настоящее, смешивают все в одну кучу (религию, искусство, политику, и т. д. и т. д.) и предаются истерике. Мережковскому мне пришлось просто прочесть нотацию».

Получив от него длинный ответ в смиренном тоне с уверениями в искренности и «взволнованности», Ал. Ал. еще пуще рассердился: «Лучше бы он не писал вовсе, – пишет он матери – Письмо христианское, елейное, с объяснениями, мертвыми по существу».

Написав ответ еще более резкий, Ал. Ал. истратил весь запас своего гнева и не стал возражать Мережковскому печатно, несмотря на то, что собирался сделать это непременно. Гнев его остыл.

М. А. Бекетова

Несчастны мы все, что наша родная земля приготовила нам такую почву – для злобы и ссоры друг с другом. Все живем за китайскими стенами, полупрезирая друг друга, а единственный общий враг наш – российская государственность, церковность, кабаки, казна и чиновники – не показывают своего лица, а натравляют нас друг на друга.

…Я считаю теперь себя в праве умыть руки и заняться искусством. Пусть вешают, подлецы, и околевают в своих помоях.

Письмо к матери 13/IV-1909 г.

Единственное место, где я могу жить, – все-таки Россия, но ужаснее того, что в ней (по газетам и по воспоминаниям), кажется, нет нигде. Утешает меня (и Любу) только несколько то, что всем (кого мы ценим) отвратительно – всё хуже и хуже.

Часто находит на меня страшная апатия. Трудно вернуться и как будто некуда вернуться – на таможне обворуют, в середине России повесят или посадят в тюрьму, оскорбят, цензура не пропустит того, что я написал. Пишу я мало и, вероятно, буду еще долго писать мало, потому – нужно найти заработок.

Письмо к матери 19/VI-1909 г.

Более, чем когда-нибудь, я вижу, что ничего из жизни современной я до смерти не приму и ничему не покорюсь. Ее позорный строй внушает мне только отвращение. Переделать уже ничего нельзя – не переделает никакая революция. Все люди сгниют, несколько человек останется. Люблю я только искусство, детей и смерть. Россия для меня – все та же – лирическая величина. На самом деле – ее нет, не было и не будет.

Я давно уже читаю «Войну и Мир» и перечитал почти всю прозу Пушкина. Это существует.

Письмо к матери 19/VI-1909 г.

Глава двенадцатая

Годы реакции. Продолжение

Печальная доля – так сложно,Так трудно и празднично жить,И стать достояньем доцента,И критиков новых плодить…

А. Блок

Петербург совсем переменился, мама. Того, чего я боялся, нет пока. Даже Кузьмин скрывает свою грусть. Ауслендер говорит, что если жизнь станет «серьезной», Кузьмин опять уйдет совсем от людей и будет жить, как прежде, в раскольничьей лавке. – Народу я видел много, и все это было грустно: все какие-то скрытные, себе на уме, охраняющие себя от вторжения других. Кажется, я и сам такой. Появился на моем горизонте новый тип подобострастных людей: сейчас ушел приходивший второй раз редактор нового журнальчика «Луч» (я пришлю тебе первый номер), который кланяется чуть не в пояс, говорит на каждую фразу «спасибо» и оставляет денежные авансы.

Письмо к матери 20/ΙΧ 1907 г.

В среде поэтов модернизма установилась «табель о рангах», согласно которой Ал. Блок занимает определенное довольно видное положение, не только непосредственно после вождей – Бальмонта, Брюсова и Вяч. Иванова, но даже оспаривая именно это положение maitr'a.

Н. Я. Абрамович

Пишут обо мне страшно много и в М-ве и здесь – и ругают, и хвалят. Почти все озадачены моей деятельностью в «Руне» и, вероятно, многие думают обо мне плохо. Приготовляюсь к тому, что начнут травить. Печаль и бодрость все по-прежнему. Стихов еще не

Письмо к матери 28/IX 1907 г.

Всякое стихотворение – покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звезды. Из-за них существует стихотворение. Тем оно темнее, чем отдаленнее эти слова от текста. В самом темном стихотворении не блещут эти отдельные слова, оно питается не ими, а темной музыкой пропитано и пресыщено. Хорошо писать и звездные и беззвездные стихи, где только могут вспыхнуть звезды или можно их самому зажечь.

1906 г.

Из записных книжек А. Блока

Я чувствую себя бодро и здорово, ко мне приходят, помимо приглашателей на концерты, от которых я стал отказываться, – начинающие писатели. Я даю им советы, чувствую, что здоровые и полезные, они рассказывают о публике, о провинции: люди иногда простые, всегда бездарные.