Судьба человека. Поднятая целина (сборник)

Однако и тут Давыдов не расслышал жестокого волнения в ее дрожащем голосе. Он молча кивнул головой, закурил, сосредоточенно размышляя о том, за сколько дней бригаде удастся вспахать весь клин майских паров своими силами и не лучше ли будет, если он подбросит сюда из наиболее мощной третьей бригады несколько плугов.

Ей удобно было плакать, когда Давыдов не мог видеть ее слез. И она плакала с наслаждением, и слезы катились по смуглым щекам, и она на ходу вытирала их кончиками платка…

Ее первая, чистая, девичья любовь наткнулась на равнодушие Давыдова. Но, кроме этого, он был вообще подслеповат в любовных делах, и многое не доходило до его сознания, а если и доходило, то всегда со значительной задержкой, а иногда с непоправимым запозданием…

Запрягая быков, он увидел на щеках Вари серые полосы – следы недавно пролитых и не замеченных им слез. В голосе его зазвучал упрек:

– Э-э-э, Варюха-горюха! Да ты сегодня, как видно, не умывалась?

– Почему это видно?

– Лицо у тебя в каких-то полосах. Умываться надо каждый день, – сказал он назидательно.

…Солнце село, а они все еще устало шагали к стану. Сумерки ложились над степью. Терновая балка окуталась туманом. Темно-синие, почти черные тучи на западе медленно меняли окраску: вначале нижний подбой их покрылся тусклым багрянцем, затем кроваво-красное зарево пронизало их насквозь, стремительно поползло вверх и широким полудужьем охватило небо. «Не полюбит он меня…» – с тоскою думала Варя, скорбно сжимая полные губы. «Завтра будет сильный ветер, земля просохнет за день, вот тогда быкам придется круто», – с неудовольствием думал Давыдов, глядя на пылающий закат.

Все время Варя порывалась что-то сказать, но какая-то сила удерживала ее. Когда до стана было уже недалеко, она набралась решимости.

– Дай мне твою рубаху, – тихо попросила она. И, боясь, что он откажет, умоляюще добавила: – Дай, пожалуйста!

– Зачем? – удивился Давыдов.

– Я ее зашью, я так аккуратно зашью, что ты и не заметишь шва. И постираю ее.

Давыдов рассмеялся:

– Она на мне вся сопрела от пота. Тут латать – не за что хватать, как говорится. Нет, милая Варюха-горюха, этой тельняшке вышел срок службы, на тряпки ее Куприяновне, полы в будке мыть.

– Дай я зашью, попробую, а тогда поглядишь, – настойчиво попросила девушка.

– Да изволь, только труды твои пропадут даром, – согласился Давыдов.

С давыдовской полосатой рубахой в руках ей было неудобно являться на стан: это вызвало бы множество разговоров и вольных шуток по ее адресу… Она искоса, воровато взглянула на Давыдова и, прикрываясь плечом, сунула маленький теплый комочек за лифчик.

Странное, незнакомое и волнующее чувство испытала она в тот момент, когда запыленная Давыдовская тельняшка легла ей на голую грудь: будто все горячее тепло сильного мужского тела вошло в нее и заполнило всю, до отказа… У нее мгновенно пересохли губы, на узком белом лбу росинками выступила испарина, и даже походка вдруг стала какой-то осторожной и неуверенной.

А Давыдов ничего не замечал, ничего не видел. Через минуту он уже забыл о том, что сунул ей в руки свою грязную тельняшку, и, обращаясь к ней, весело воскликнул:

– Смотри, Варюха, как чествуют победителей! Это ведь учетчик нам машет фуражкой. Стало быть, мы поработали с тобой на совесть, факт!

* * *

После ужина невдалеке от будки мужчины разложили костер, сели вокруг него покурить.

– Ну, теперь – по душам: почему плохо работали? Почему так затянули вспашку? – спросил Давыдов.

– В тех бригадах быков больше, – отозвался младший Бесхлебнов.

– На сколько же больше?

– А ты не знаешь? В третьей – на восемь пар больше, а это, как ни кидай, а четыре плуга! В первой – на два плуга больше, тоже, выходит, они посильнее нас будут.

– У нас и план больше, – вставил Прянишников.

Давыдов усмехнулся:

– И на много больше?

– Хоть на тридцать гектаров, а больше. Их тоже носом не всковыряешь.

– А план в марте вы утверждали? Чего же сейчас плакаться? Исходили из наличия земли по бригадам, так ведь было?

Дубцов сдержанно сказал:

– Да никто не плачется, Давыдов, не в этом дело. Быки в нашей бригаде плохими вышли из зимовки. И сенца с соломкой у нас поменьше оказалось, когда обществляли скот и корма. Ты ведь это очень даже отлично знаешь, и придираться к нам нечего. Да, затянули, быки у нас в большинстве оказались слабосильными, но корма надо было распределять как полагается, а не так, как вы с Островновым надумали: что из личных хозяйств сдали, тем и кормите худобу. Вот теперь и получилось так: кто-то кончил пахать, к покосу скот готовит, а мы всё ишо с парами чухаемся.

– Так давайте поможем вам, Любишкин поможет, – предложил Давыдов.

– А мы не откажемся, – заявил Дубцов, поддержанный молчаливым согласием всех остальных. – Мы не гордые.