Судьба императора Николая II после отречения. Историко-критические очерки

«Мы развертываем всю картину последних месяцев и годов павшего режима, – объяснял в докладе Муравьев,– с известной точки зрения, мы ведем широкую расследовательскую работу; другая часть нашей Комиссии занимается криминализацией этой работы, а именно: по мере развертывания общей картины, по мере объективного установления преступлений, совершенных должностными лицами, смотрит – не подходят ли они под действия того или другого уголовного закона. Те преступления, которые они совершили и совершали в большом количестве, – эти преступления очень не сложны в своем юридическом выводе. Если вы обратите внимание только на заключительные строки будущих обвинительных актов, вы разочаруетесь – вы скажете: это формула обычного злоупотребления власти, формула бездействия и еще чаще типичная формула превышения власти. Но дело не в этом… если вы просмотрите исторические страницы будущих обвинительных актов, вы увидите, что эти по необходимости схематические формулы наполнены таким глубоким и жизненным содержанием, что нам представляется не важным, что столь незначителен, и сух, и короток, и обычен этот самый наш вывод. Важен тот жизненный комплекс деяний данных лиц, та историческая картина правящего класса и правительственной власти в последние дни существования старого режима, которая предшествует и будет предшествовать на страницах обвинительного акта этому краткому, сухому и в сущности такому ненужному, даже объективному выводу». «В результате наших расследований, – утверждал докладчик, – как бы их ни ограничивать, как бы ни запираться в скромных рамках уголовного преступления, получается документальное доказательство одной тезы, что русской революции не могло не быть, что русская революция неизбежно должна была прийти и неизбежно должна была победить. Наш материал, когда он будет опубликован всецело, быть может, покажет и перед вами и перед всем миром, что нет возврата к прошлому, что мечты о прошлом, если забредают в отдельные головы, разбиваются о тот материал, который постепенно стекался в нашу комиссию».

Но все-таки основным стимулом были создание и постановка «процессов», которые «не могут не иметь мирового значения». В этом отношении гора родила мышь – таков вывод всех, имевших ту или иную причастность к деятельности Комиссии. В существующей литературе нельзя встретить ни одного отзыва, одобрительно высказывающегося о работе муравьевского детища. Почему?102

Маклаков, написавший политическое предисловие к французскому изданию опубликованных материалов След. Комиссии и намечавшийся первоначально на пост председателя Комиссии (он отказался), считает главной причиной неуспеха то, что в основу расследования Комиссии был положен парадокс, что революция может судить своих врагов во имя законов, которые она разрушила, – это абсурдная идиллия в революционную бурю. Маклаков оспаривал таким образом именно то положение, которое особливым образом выдвигал председатель Комиссии. Логичными Маклакову представлялись лишь два положения. Правительство могло бы преследовать в таком порядке виновных в преступных деяниях по строгости существоваших законов лишь в том случае, если бы революция ограничилась восстановлением конституционной законности, нарушенной старым режимом. В противном случае правительство, пришедшее к власти революционным порядком, могло бы принять против своих врагов репрессивные меры, не думая об их законности и руководясь только соображениями общественной безопасности. (Парадокс создался в силу того, что двусмысленно было само положение правительства, соединявшего в себе две противоположные концепции. Власть попала в руки «умеренных», которые сделали революцию вопреки своему желанию и разрушили порядок, который пытались защитить.) Думается, что не в этой, довольно абстрактной предпосылке лежит причина того, что деятельность Чрез. Сл. Ком. никого не удовлетворила.