Судьба (книга четвёртая)

— Либо вы меня не поняли по слабости ума, либо упорствуете из дурных побуждений, — возразил Аннагельды-уста. — Сказано: не пугай скорпионом того, кого он не жалил. Вы не испытали всей тяжести, которая досталась на долю этих людей, потому и лукавите, уравновешивая чувал зерна чувалом птичьих перьев. Для неразумного, смотрящего поверху, оба чувала одинаковы, но смотреть надо в глубь вещей и в глубь человеческих поступков, если ищешь истину, а не её двоюродного брата. Я осуждаю вас.

— Конечно! — пробормотал спорщик. — Прости меня, бык, что я тебе на дороге попался!

На него накинулись со всех сторон:

— Молчи уж, если аллах разумом обделил!

— В молчащий рот муха не залетит!

— Горя не знал, вот и выплясывает молодым жеребчиком!

— В байскую лапшу простоквашу подливает!

— Сам, наверное, тайком землю в голод скупал!

— Не болтай о том, чего не знаешь!

— А что, скажешь, пне покупал?

— Не покупал! Мог бы купить, потому что не такой мот, как у твоего отца сын, — имел излишки зерна. А пе покупал потому, что всех родственников от голодной смерти спас.

— Жалко.

— Чего жалко?

— Что ты землю не покупал. Сейчас бы мне её наравне с байской поделили.

— Откуда ты выискался, делильщик такой прыткий!

— А я и не терялся, зачем мне выискиваться.

— Будет тут всякий безымянный указывать!

— Безымянный ёж, что на тебя похож, а у меня имя есть — Сары меня зовут, слыхал?

— До сегодняшнего дня не знал в ауле человека по имени Сары.

— Теперь знать будешь и детям передашь, чтобы кланялись при встрече. Сейчас я тебе историю Сары поведаю.

— Пусть тебе облезлый козёл кланяется! — огрызнулся посрамлённый спорщик под хохот слушателей. — Не надо мне твоей истории, заткни ею прореху на своих штанах!

Однако кругом дружно закричали:

— Рассказывай!

— Говори, Сары-джан!

— Послушаем твою сказку!

— Ну, слушайте, — охотно согласился весельчак. — То ли было это, то ли не было. Жил в одном селе сирота Сары. Жил да жил себе помаленьку, до усов дожил, девушки стали спиться каждую ночь. Решил Сары, как все люди, хозяйку в дом привести. Продал свой маленький, от отца оставшийся, клочок земли — во-от такой клочок, с ладонь, на один полив. Продал и женился. Жена, как водится, по кайтарме ушла, а Сары стал монеты в узелке копить. Станет узелок потяжелее —

Сары его тестю, станет ещё потяжелее — опять тестю: считай, мол, поскорее, не терпится жену обнять покрепче. А тесть считал, считал, да и помер. Ха! Что станешь делать? Опустело всё вокруг Сары. Конь один — и плеть одна. Берётся Сары руками за голову и садится думу думать. День думает, неделю думает: ум у него острей алмаза — сам себя режет, только искры свистят. Надумал: «Пеки мне, тётка Нурджемал, девяносто девять лепёшек — кульче!» Испекла. Стал Сарыхан кульче есть. Девяносто восемь съел. А последняя выскользнула из-под руки и покатилась. Кульче бежит — Сары гонится, Сары гонится — кульче бежит. Докатилась до дома арчина Мереда, скок через порог! Сары — за ней. А там две жены арчина крик подняли: «Вай, на нас напали!.. Вай, с нами нехорошее делают!..» Кульче испугалась и вон через чагарык[3]

, а Сары за ней — через тюйнук[4]. И опять бегут. По дороге бегут, по полю бегут, по степи бегут. Докатилась кульче до самой середины Каракумов, юркнула в золу от костра Сухана Скупого и затаилась там. Сары подумал: «Ладно, вылезешь когда-нибудь» — и стал байских овец пасти. Война пришла — пасёт, закончилась — пасёт, царь Николай ушёл — пасёт, большевики пришли — опять пасёт, ничего не знает, всё ждёт, когда лепёшечка из золы вылезет. Оказывается, она давно уже вылезла и среди поля Сухана Скупого меня поджидает! Вот я и пришёл за ней.

Дружным смехом окружающие одобрили весёлый рассказ чабана. Посыпались шутливые реплики, восклицания.

— Как же ты там, в Каракумах, узнал, что кульче здесь обжилась? — спросил кто-то, жалея расставаться с шуткой.

— А так и узнал, — ответил Сары, подмигивая. — Лежу однажды ночью — голос чей-то меня зовёт. Прислушался — кульче кричит, жалобно так кричит: «Хай, Сары, надевай свои чарыки и беги сюда, я тебя заждалась».

— До самого пупа Каракумов крик её долетел? Врёшь, поди!

— Ничего удивительного. Долетел же голос Мирали из Бухары до Герата?

— Так то — Мирали, а это — простая лепёшка!

— Не простая, а жирная, заметь!

— Выходит, ты на голос жирной кульче бежал?

— Выходит, что так, яшули. Бежал и обе свои чабанские палки подбрасывал, ни одну не уронил. Между прочим, по секрету скажу, тем весёлым чабаном, который вышел навстречу Солтану Хусейну, был я, — закончил Сары, и слушатели снова засмеялись.

Но смех смехом, а дело предстояло серьёзное, и разговор свернул в прежнее русло.

— Заливаетесь соловьями, а человеку горе, — осуждающе сказал давешний спорщик.

— Какому человеку?

— Хозяину земли, которую вы делите.

— А ты чего за него тужишься? Или вы с Суханом Скупым пупками связаны?

— Ничем я с ним не связан, для меня что он, что ты — одинаково.

— Почему же ты не переживал, когда я своей земли лишался?

— Я и твоей доле не радовался.