Судьба по-русски

Часто играли мы с ним отрывок из спектакля «Деньги» по пьесе А.Софронова. Пребывать с Жаровым в дуэте на сцене было одно удовольствие: никогда нельзя было предугадать, что он скажет. Дело в том, что авторский текст Михаил Иванович всерьез никогда не учил и частенько нес такую отсебятину, что хоть стой хоть падай. Он даже Гоголя умудрялся «поправлять», играя Городничего в «Ревизоре». А уж Софронова корежил, как хотел. Главное для него было донести основную тему, а уж дальше шла импровизация… И если Михаил Иванович был в ударе, то мы диву давались — такой неиссякаемой была его фантазия.

Например, когда появлялся мой персонаж, инспектор рыбоохраны, то председатель колхоза Татарников (его играл Жаров) должен был спросить с укоризной: «Пришел?!» Авторского «пришел» почти никогда не было, зато было: «Приперся?», «Явился — не запылился?», «Залетела пташка?», «Занесли черти?»… Мне, конечно, деваться было некуда, потому приходилось отвечать соответственно.

Публика принимала наш отрывок восторженно. Михаил Иванович под грохот аплодисментов брал меня за руку и выводил впереди себя, чуть подталкивая на авансцену. И жестом показывал зрителю — дескать, ваши рукоплескания ему. И сам, не сводя с меня глаз, хлопал в ладоши… Цветы, преподнесенные ему, передавал мне… Конечно же, оказанная Жаровым честь приводила меня в немалое смущение. Я как-то сказал ему:

— Не надо так, Михаил Иваныч!..

— Надо! — отвечал он вполне серьезно. — Мне хватит, а тебе как раз!..

Я верил в его искренность.

Как умел он бескорыстно делиться всем, чем мог, но также вдруг мог и обидеться ни с того ни с сего. Вот только один случай.

В 50-х годах Малый театр гастролировал в Киеве. Толпы людей стояли возле гостиницы «Украина» в ожидании Жарова. Всем хотелось увидеть «живьем» знаменитого артиста. При появлении Михаила Ивановича лица поклонников расплывались в счастливых улыбках. А его щеки румянились, глаза сверкали — он не скрывал своей радости от общения с людьми, он жил их любовью и заряжался их теплом.

И вот во время этих гастролей шли мы как-то с ним по пустынному парку, и поскольку некому было глазеть на него, Жаров чувствовал себя раскованно и весело дарил мне байки про Александра Таирова, в Камерном театре которого он когда-то играл, про Игоря Савченко, Григория Козинцева… Это были своего рода мини-спектакли. Михаил Иванович озорно показывал великих режиссеров, он рисовал живые дружеские шаржи: то тоненько тенорил, как Козинцев, то дробно заикался, как Савченко. Я испытывал огромное наслаждение, видя портреты людей, которых хоть немного, но знал: Савченко по фильму «Богдан Хмельницкий» (я снимался в массовке), Козинцева — по пробам к фильму «Девятый вал»… Фильм не состоялся.

Вот такое доверительное, дружеское, веселое общение потянуло и меня на каламбур. Увидев перед собой аккуратненький домик, увитый диким виноградом, с надписью из двух букв «М» и «Ж», я возьми и ляпни:

— Знаете, Михаил Иваныч, мне как-то даже неловко: я еще молодой актер, а уже памятники стоят…

— Где? Какие?.. — доверчиво спросил Жаров.

— Ну, смотрите, здесь, в Киеве, уже есть залив «Матвеевский», в Москве — район «Матвеевское». И вот опять… — Я кивнул головой в сторону «домика» с инициалами «М» и «Ж». — Матвеев Женя.

— Дерьмо ты! Дерьмо! — побагровел мой Жаров. — Ты еще под стол пешком ходил, когда это уже было «Михаил Жаров»!..

Сейчас может показаться, что реплика Жарова была не что иное, как наигранная обида, тоже своего рода каламбур. Но тогда-то, помню, я испугался — дурацкой шуткой испортил человеку настроение. Бесспорно, Жаров любил отдавать, но если у него сами брали или высовывались впереди него, — не дай Бог!

Да, как в жизни, так и на сцене Жаров бывал непредсказуемым. Помню, начинались репетиции пьесы А.Н.Островского «Сердце не камень» в постановке Леонида Андреевича Волкова — замечательного режиссера и педагога. Спектакли его не имели особого резонанса ни в прессе, ни в театральных кругах, но актеры жаждали попасть в его руки — пройти, как мы говорили, через чистилище, содрать с себя коросту штампов и привычек. Как ни странно, но радовался такой возможности и наш маститый М.И.Жаров. Он так и сказал Волкову на первой репетиции:

— Я вот как младенец перед вами, лепите из меня что хотите.

Леонид Андреевич задумался: видимо, он подыскивал слова — как бы не задеть самолюбие мастера, но все же позвать его в трудную дорогу.

— Хорошо, Михаил Иванович, значит, без шуточек? — улыбнулся Волков.

— Я же сказал: пришел как новорожденный… — ответил Жаров без улыбки. И щеки его чуть порозовели: обиделся все же.

Репетировал он покорно, послушно, чем вызывал у нас, молодых, восхищение и желание походить на него, подражать его по-детски наивной доверчивости к режиссеру. А Леонид Андреевич не уставал повторять Елизавете Солодовой, мне:

— Смотрите на Жарова. Баловень, любимец публики, а с, какой самоотдачей трудится!..

На прогонной репетиции в антракте прибегали к нам за кулисы коллеги и восклицали: «Ах, какой Жаров!», «Появился какой-то новый Жаров», «Это же надо, Жаров преобразился!»..