Судьба протягивает руку

Оказалось, я что-то не так понял, неверно записал и в итоге перепутал дату. Развернулись мы и молча отправились обратно, а уже дома мне досталось. Вообще, отец порол меня несколько раз. Помню, как однажды в Архангельске я бежал от отца и слышал его тяжёлые сапоги, и он всё-таки меня догнал, схватил, зажал между ног и – офицерским ремнём по заднице. Конечно, отвратительный обычай, но доставалось мне, как правило, за дело.

У отца моего был громадный авторитет в нашем семейном клане. К нему ходили советоваться по самым разнообразным вопросам родственники, знакомые, соседи. Он внимательно выслушивал, давал рекомендации: работник госбезопасности это была, конечно, уважаемая в народе фигура.

В Астрахани, на новом месте, у мамы обнаружилось громадное количество родни: двоюродные, троюродные сёстры, а ещё старший брат дядя Коля приехал как-то в гости из Гурьева – сейчас этот город относится к Казахстану, оттуда родом Тимур Бекмамбетов.

Судя по всему, дядя Коля под приглядом жены мало чего себе позволял, а тут, на свободе, совсем резьбу сорвало: послала его мать как-то за хлебом, и вот день дяди Коли нет, два нет, и только на третий появляется:

– Тося, я хлеб принёс.

– Где ты пропадал? Мы тебя уже похоронили!

– Да я там друзей встретил, – говорит дядя Коля и прячет глаза.

Однако не только к нам заходили или приезжали родственники, но и мама меня таскала по родне, мы часто ходили в гости – это были в основном бабьи встречи-посиделки. Помню, пришли к вдове дяди Лёши, самого младшего из братьев, который погиб на фронте. Они, как встретились, сразу – такие слёзы, такие рыдания… Потом я узнавал эти проявления простых и ярких эмоций русского человека в лучших наших картинах. Например, в одной из любимейших моих фильмов «Родная кровь» есть сцена, где героя Матвеева встречают родственники после долгой разлуки, и кто-то из тётушек, завидев его – сразу же в слёзы, без всякой хотя бы секундной паузы, и после этих слёз с объятиями больше уже ничего не надо говорить и объяснять.

Мать была очень активна, стараясь восстановить утраченные связи. Наши родичи в Астрахани за несколько десятилетий друг друга растеряли, и мама многих нашла. Из Баку на пароходе стали к нам приезжать тётя Вера и тётя Шура, жили у нас какое-то время. Мама съездила в Чаган, где уже никого из их рода не осталось. Вернувшись, вспоминала, как в детстве они с сёстрами ходили до Астрахани двадцать пять вёрст пешком на базар: утром взвалят на себя по огромному бидону с молоком, а вечером с пустыми, распродав, возвращаются.

То, что со мной происходило в это время, можно было бы назвать воспитанием чувств, формированием характера, но я не помню, чтобы меня настойчиво воспитывали; впрочем, и большинство моих сверстников получали набор важнейших представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо, из школы, из книг, из кино. Да и просто жизнь учила. Сами собой усваивались принципы, которыми нормальному человеку нужно руководствоваться: не убий, не укради…

Как-то попала мне в руки «Педагогическая поэма», и с первых страниц, что называется, запала в душу: роман Макаренко читался легко, почти как приключенческая литература. Заинтересовавшись автором, я прочёл ещё «Книгу для родителей», которая стала для меня настоящим открытием: ух ты, оказывается, детей воспитывают! Оказывается, существуют какие-то особые методики, традиции, где-то, например, заведено к родителям на «вы» обращаться.

Улица, конечно, тоже прививала верные представления о чести и достоинстве. Вот, например, в пятом классе я единственный закончил первое полугодие круглым отличником и, видать, возгордился. Я не думал хвастаться, говорить, что я лучше других, но, вероятно, на моём поведении как-то сказывалась гордость за достижения, наверное, на лице было написано, что я молодец, победитель. И вот на перемене подходит ко мне тот самый второгодник, с которым я у цирка дрался, он уже к тому времени ушёл из школы и выглядел как настоящий мужик. «Ну что, отличник?» – спрашивает. «Да!» – отвечаю я, ещё не понимая, что происходит. И незамедлительно получаю в глаз. От удара свалился на пол и зарыдал, а ко мне подходит Профатилов: «Что ты плачешь? Стыдно!»

Молодец, Владька, хорошо среагировал. Когда такие вещи от сверстников слышишь, они гораздо доходчивее воспринимаются и лучше запоминаются.

Пришёл я домой, рассказал матери, она говорит:

– Слушай, а это не друзья твои устроили?

Я возмутился:

– Ну что ты? Как ты можешь!

Но позже выяснилось, я уже не помню каким образом, что именно друзья и организовали расправу – в назидание, так сказать. Впрочем, эта история не разочаровала меня в человечестве.

То, что о моём воспитании особо не беспокоились, аукнулось потом, когда я оказался в Москве, в новой для себя среде. Там я понял, как много я не понимаю, не чувствую, не знаю, как многому не обучен, хотя таких, как я, невоспитанных, было среди студентов, пожалуй, большинство.