Судьба протягивает руку

К тому времени я уже не раз предлагал Вере оформить наши отношения, а она отвечала: «Да что ты, ну зачем?» Меня такая реакция начинала беспокоить, но всё-таки там, на целине, я настоял, чтобы нас селили вместе, и таким образом о наших отношениях стало известно. И обнаружилось, что не только я влюблён в Веру, а существует множество претендентов, сильно огорчившихся таким исходом, разочаровавшихся её вероломным поступком.

После целины Вера поехала в Брянск, я оправился в Астрахань и сообщил родителям, что женюсь. У меня даже толковой фотографии не было, чтоб Веру показать – так, любительская, вполоборота. Но мама сказала, что ничего, красивая девочка, а отец как-то странно отреагировал: у него вообще не было поведенческой модели на случаи, где нужно сказать простые искренние слова, проявить доброжелательность. Он не раз ставил меня в тупик, мягко скажем, неадекватной реакцией.

Кажется, мне даже денег на свадьбу не дали, но, в любом случае, оказавшись в Москве после каникул, мы с Верой подали заявление и 2 ноября поехали расписываться на Звездный бульвар в ЗАГС. Добирались на трамвае в сопровождении двух свидетелей: с моей стороны – Дима Попов, с Вериной – девочка с младшего курса. Заскочили, чтобы быстренько расписаться и поехать домой, но выяснилось: всё не так просто. У нас – торжественное мероприятие, и к нему прилагается фотограф, который принялся энергично щёлкать, и мы поняли, что за фотографии придётся платить. Потом бутылку шампанского на наших глазах открывают, а у меня в кармане мышь на аркане. Хорошо, что у Димы оказались с собой деньги, он меня выручил и удалось оплатить шампанское и несколько снимков. В общежитие вернулись тоже на трамвае, позвали однокурсников, накрыли стол – сыр с колбасой на газете и водка с шампанским. Отметили и разошлись по комнатам, Вера – к себе, я – к себе.

Наша совместная жизнь могла состояться в полной мере только при наличии общей жилплощади, и мы стали её искать, что по тем временам было занятием муторным и сложным. Мы ходили с Верой по объявлениям, искали варианты, а при нашей сумасшедшей бедности таковых наклёвывалось немного. В итоге нашли комнату за 40 рублей в месяц, притом что стипендия у нас была – по 25 рублей, мама Вере присылала 50, мне родители – 30, общая сумма набегала – 130 рублей, из которых 40 требовалось отдать за съёмную квартиру.

Нам досталась обычная хрущёвка в Черёмушках рядом с метро, и это было серьёзное достижение: есть возможность точно рассчитать время до места назначения. Если выйти в пятнадцать минут девятого, то к девяти успеваешь на занятия. Правда, довольно скоро мы пересмотрели график: выяснилось, что можно выходить из дому в восемь двадцать две. Нам была дорога каждая минута, потому что жутко много времени уходило на разговоры – ночные разговоры. Несчастная, которая сдала нам комнату, должна была возненавидеть постояльцев за болтливость. Хозяйка – простая женщина, муж в тюрьме, она сама из рабочей среды, впрочем, как и весь район, состоящий из обычных пятиэтажек. Но мы не приглядывались к району, к бытовым неудобствам, мы ничего не видели вокруг себя, были заняты исключительно друг другом. Время несказанного счастья, испытать которое могут, наверное, только молодожёны. Но ещё и время познания жизни, познание природы другого человека, а для меня – проникновение в совершенно неведомый мир женщины; впрочем, Вера до сих пор остаётся для меня объектом изучения и по-прежнему неразгаданным явлением.

В бесконечных ночных разговорах мы обсуждали нашу студенческую жизнь, спорили об искусстве, но ещё нам нужно было узнать и «присвоить» историю друг друга. Так, в мою жизнь вместе с Верой входили её детские воспоминания, её родственники, семейные легенды, судьбы людей уже ушедших, портреты тех, с кем мне ещё предстояло познакомиться.

Постепенно образ неземной красавицы стал дополняться конкретными деталями биографии. У «девушки с открытки» обнаружилось место рождения, и какие-то имена собственные, точки на карте СССР стали для меня приобретать совершенно иную значимость. Да, где-то в уголках памяти без толку лежало, например, имя собственное «Котлас», и вдруг чудесным образом оно становилось поистине судьбоносным, ведь именно там родилась моя жена.

Выяснилось, что Ирина Николаевна была младшей в семье Алентовых, рано потеряла мать, а слава отца, Вериного деда, была велика. Если посмотреть на сохранившиеся фотографии похорон знаменитого врача Великого Устюга, их можно по наплыву народа сравнивать с похоронами Высоцкого. В рассказах Веры возник и ещё один образ – материной мачехи, строгой и суровой, с экзотическим именем Павла, и мне сразу представилось, что она, вероятно, из старообрядческого рода.