Судьбе наперекор...

— Какой великий артист в вас пропал! — восхитилась я и тут же предложила.— Аркадий Анатольевич, я понимаю — возраст уже не тот, но, может быть, все-таки попробуете? У меня есть хорошие друзья в театральном мире, могу составить протекцию. Я серьезно!

Коновалов встал и, глядя на меня с испепеляющей ненавистью, прошипел:

— Не вводите людей в заблуждение, носите штаны. Они вам больше подходят!

С этими словами он повернулся и пошел к лестнице, сопровождаемый моим беззаботным смехом, но, как только я поняла, что он ушел, силы оставили меня и я расплылась по стулу, как кусок теста, а внутри у меня все дрожало мелкой дрожью. Подскочили ребята и Слава, с тревогой глядя на меня, спросил:

— Вам плохо, Елена Васильевна? Вы идти-то сможете?

А Сергей, простая душа, тут же предложил:

— Елена Васильевна, может я его догоню и накостыляю, чтобы маленьких не обижал?

— Все нормально, ребята,— постаралась я их успокоить, переводя дыхание.— Сейчас все пройдет. Я выяснила главное, теперь мне будет легче во всем разобраться.

— Вы бы все-таки поели, Елена Васильевна, а то так ни до чего и не дотронулись,— оглядев стол, сказал Сергей.

— Не хочу, ничего не хочу. Пошли в гостиницу, мне в себя прийти надо,— сказала я, поднимаясь.

В номере я прилегла на кровать, закурила, чтобы немного успокоиться, а потом, найдя в своем еженедельнике список телефонных номеров посольств, позвонила в Колумбийское и договорилась о встрече с работником торгового отдела.

— Ребята,— сказала я, войдя в номер Сергея и Славы.— Ситуация следующая: я сейчас еду по делам на метро — так быстрее будет, а вы свободны. Можете идти хоть в зоопарк, хоть в парк Горького, только убедительная просьба — ни во что не ввязываться. Помните, что вы не в Баратове, и на старайтесь доказать всем и каждому, какие вы пробивные. Договорились?

— Нет, Елена Васильевна,— твердо заявил Слава.— Мы вас одну не отпустим, а то грохнетесь где-нибудь. Вид у вас, скажем прямо, далеко не цветущий, да и не поели толком.

— Заодно и посмотрим, какое оно, московское метро,— добавил Сергей.

Я сдалась, поняв, что мне от них не отвязаться, и мы отправились на улицу Бурденко. Оставив ребят около ворот, я вошла и, найдя синьора Энрике, с которым говорила по телефону, предъявила ему доверенность от завода и рассказала вполне правдоподобную историю, что завод получил предложение о сотрудничестве от колумбийской фирмы «HFL» и мне поручено выяснить, что эта фирма собой представляет. Обрадованный синьор Энрике, который, как я поняла, целыми днями маялся от безделья, тут же засыпал меня кучей сведений о балансе фирмы, импортируемых и экспортируемых ею товарах, стабильном финансовом положении и тому подобном, и я с трудом вклинилась в этот словесный поток со своим вопросом:

— Простите, синьор Энрике, а как расшифровывается название этой фирмы? — спросила я.

— О, синьора! Название фирмы составлено из первых букв имени ее основателя Гуго фон Лоринга. А сейчас ею владеет его сын Готтфрид. Очень уважаемый в Картахене человек!

Услышав такое, я не поверила собственным ушам и переспросила. Нет, оказывается, я не ослышалась. Но эту новость еще предстояло хорошенько осмыслить, не торопясь, в тишине, а не под стрекот дорвавшегося до слушателя синьора Энрике, который и не собирался останавливаться, расписывая выгоды сотрудничества с колумбийскими фирмами и подсовывая мне все новые и новые рекламные буклеты. Когда я, наконец, вырвалась на свободу, понимай, на улицу, увидевшие меня ребята только спросили:

— Елена Васильевна, что с вами там делали? На вас лица нет.

— Не подначивайте, мальчики, мне и так паршиво,— огрызнулась я, но тут же извинилась..— Простите, ребята — нервы. Я еду в гостиницу, а вы...

— А мы едем с вами, Елена Васильевна,— решительно перебил меня Слава.— Потому что вид у вас такой, что в обморок вы в любую минуту хлопнуться можете. А нам, если с вами что-нибудь случится, головы поотрывают. Не знаю, как Малыш, а я свою люблю. Привык я к ней как-то.

Сергей промолчал, но смотрел на меня очень внимательно, готовый подхватить, если мне действительно станет плохо.

В гостинице, оставшись одна в номере — ребята ушли к себе, сказав, что развлекаться они передумали — я одела халат и рухнула на кровать. Что за ерунда, думала я, с чего бы это вдруг на меня такое навалилась? И в более серьезных переделках приходилось бывать и ничего. А сейчас от какой-то чепухи разнюнилась, как девчонка.

Как девчонка... Папа всегда говорил именно эти слова, когда я плакала от боли или от обиды, когда я была чем-то расстроена, и они заставляли меня взять себя в руки, сцепить зубы и идти дальше. Что же ты сделал со мной, папа? Кем ты меня вырастил?