Судьбе наперекор...

А память услужливо подсовывала мне сценки из детства. Вот мы сидим с мамой и перебираем лоскутки, собираясь шить платье для новой большой куклы, которую мне подарила бабушка Зоя. Появляется папа и, взглянув на наше занятие, пренебрежительно бросает: «Да что ты, Елена, как девчонка, в куклы играешь? Пойдем, посмотришь, какой лук я тебе смастерил! Все мальчишки умрут от зависти!». Подхватывает меня на руки и уносит, а я смотрю через его плечо на маму, которая потерянно сидит, опустив голову, потом поднимает лицо и глаза у нее такие грустные-грустные. Она пытается мне улыбнуться дрожащими губами, только плохо у нее это получается.

А вот я сижу с разбитой коленкой — играла с мальчишками в футбол и упала, мне так больно, что я плачу.

Тут подходит папа и укоризненно говорит: «Да что ты, как девчонка, слезы льешь? Подумаешь, коленку оцарапала».

Нет, нет, нет — и я помотала головой, прогоняя эти воспоминания — сейчас не время распускаться. Делом надо заниматься, Елена Васильевна, делом, а не в прошлом ковыряться. Его все равно не изменить, не вернуть, да и себя мне уже не переделать. Все!

И, постепенно успокоившись, я начала обдумывать услышанную сегодня ошеломляющую новость — за компанией «Доверие» в конечном счете стоит ни кто иной, как родственник дореволюционного владельца завода. А это наводило на очень интересные размышления. Например, почему он не стал выступать от своего имени? Почему он обратился к такому сомнительному типу, как Коновалов? Ведь в России много солидных компаний с устойчивой репутацией, которые не отказались бы помочь ему приобрести завод законным путем — через банкротство. Может быть, потому, что подобные методы приобретения акций планировались изначально? Крайне сомнительно, ведь десять лет все было тихо, спокойно и законопослушно. Выходит, что необходимость подобных грубых действий возникла именно сейчас. Но что ее могло вызвать? Пока в голову приходит только одна причина — не допустить собрания акционеров. Получается, что Лоринг не хочет, чтобы из завода сделали, грубо говоря, бардак.

Но зачем ему самому завод? Причем в единоличную собственность. Предположим, он дорог ему, как память о тех временах, когда его семья жила в России. Куплю себе этот заводик, думал он, назову его своим именем и снова будет, как когда-то, судоремонтный завод Лоринга. Восстановлю, так сказать, status quo. Вот такой он сентиментальный! Но фирма у него экспортно-импортная, ремонтом судов он не занимается, что это такое и с чем его едят, представления не имеет. Будет набирать специалистов? Но сначала нужно все долги завода погасить, оборудование модернизировать, обучить людей на нем работать. А это и время, и деньги, причем очень немаленькие. Предположим, для него это не проблема, во всяком случае на оплату киллера у него нашлось. Но, где Колумбия, а где Россия? Как он собирается руководить заводом? Он, что же, собирается бросить свою фирму там и переехать в Баратов? Он, что, дурак? Сомнительно.

Выход один — засесть, вернувшись домой, в архиве и хорошенько покопаться в истории завода и этой семьи. Что-то же этому чертовому Лорингу на заводе нужно, раз он такие деньги выбрасывает? И старается при этом сам не засветиться.

Все, с этим я определилась, а теперь и пообедать бы не мешало, если уж позавтракать не получилось. Я встала, переоделась и пошла к ребятам. Они сидели и увлеченно смотрели телевизор, где какая-то совершенно безголосая девица, которую назвать певицей не поворачивался язык, потрясая скудным одеянием и чуть не облизывая микрофон, жаловалась, что на свете нет любви.

— Мальчики, есть предложение пообедать нормально, по-настоящему. А потом пойдем погуляем. Давно я в Москве не была, соскучилась... Да и вам интересно будет... Все, что можно было здесь сделать, мы сделали и завтра поутряночке домой отправимся. Пошли!

Мы поели в ресторане гостиницы и отправились пешком по центру города, начав с Красной площади. Ребята крутили головами во все стороны и жалели, что не взяли фотоаппарат. А я смотрела на них и думала, какие они еще, в сущности, дети, особенно Сергей. И занесла же его нелегкая к Наумову! Панфилов сказал, что штат я буду набирать сама, поэтому не мешало бы, как следует, приглядеться к нему. Мальчишка он, судя по всему, еще неиспорченный, в грязи вываляться не успел, вот и надо его от Гадюки вытаскивать, пока не втянули ни во что. Да и к Славе присмотреться повнимательнее не мешало бы. Нужно будет с Паном поговорить, решила я, он-то наверняка о них больше знает.

В гостиницу мы вернулись только вечером и, поужинав, поднялись на этаж.

— Спать, спать, спать, ребята. Потому что выезжать мы будем ни свет, ни заря,— сказала я им около двери номера.

— «Ох, рано встает охрана...» — тоненьким грустным голосом пропел Слава и я от удивления даже глаза вытаращила. Ну и ну! Кажется, мое общество действует на них разлагающе, Наумов мне за это спасибо явно не скажет.

Я легла спать, но сна не было, хотя специально затеянная мной прогулка по Москве должна была вымотать меня так, чтобы никакие мысли в голову не лезли.