Судебные речи

В этом самом акте совершенно ясно указывается, что бухгалтерия была негодная, не отражала реального положения вещей, что, следовательно, тот самый инструмент, тот аппарат, посредством которого трест мог осуществлять свою основную задачу — учитывать, производить, торговать, — этот инструмент никуда не годится, потому что раз нет бухгалтерии, то не знаешь, как торговать, как продавать, почем продавать. Работать тресту без бухгалтерии — это все равно, что близорукому человеку без очков выйти на улицу — налетишь на первый столб и разобьешь голову вдребезги. Так случилось и с Консервтрестом. Нет бухгалтерии — нет возможности работать…

Но ведь люди видели, что нет бухгалтерии, люди понимали, что бухгалтерский аппарат не налажен, Никитин видел же, понимал, говорил, требовал… И на следствии он говорил: «Характеризуя общее состояние бухгалтерии за время работы Эймонта, указываю, что вследствие неорганизованности аппарата материальные книги никогда не велись ажур; запуски были за три месяца; склады ни разу при мне не были проверены, что бесспорно давало возможность злоупотреблений; сверки книг центральной бухгалтерии с заводами не было»… Это говорит второй главный бухгалтер, обвиняемый Никитин. Спора здесь не может быть. Бухгалтерии нет, а если нет бухгалтерии, то нет ничего. Есть одно пустое место. Конечно, формально может быть там кое-что на бумаге и значилось. Были отделы, сидели там люди, в отделах был сложен какой-то ассортимент книг, скрипели перья, — словом, жизнь как будто бы и была налицо, в действительности же это была не жизнь, а смерть, потому что содержания в этой «жизни» никакого не было. Все было формой, а того реального, что эта форма должна была бы в себе заключать, мы не видим. Вот почему и получилось в конце концов, что когда мы углубляемся в это дело, идем от одного тома к другому, мы всюду натыкаемся на одно и то же: нет учета, нет бухгалтерии, нет данных. Все в «нетях». В «нетях» и Консервтрест.

Посмотрим теперь на положение с производством. Позвольте обратиться к свидетельству Бердяева. Он здесь доказал, что он лучше всех трестовиков знает производство, даже лучше самого члена правления по производственному отделу Файно. И вот как Бердяев здесь характеризовал положение с производством: производственная программа, говорил он, для всех заводов — это просто набросок, ничем не обоснованный, никакими финансовыми расчетами не мотивированный. Вот вам и «производственная

» программа Консервтреста. Иногда просто думается: да позвольте, не во сне ли это происходит, не в сказке ли это рассказывается?.. Что это? Консервтрест советской республики или мелкая, затрапезная лавочка, какое-то кустарное учреждение? «Производственный план», «производственная программа»! Увы, это оказывается просто «набросок», черновой набросок. Конечно, Бердяев как производственник смеется над этим «производственным планом». Конечно, очень плохо, что над этим планом можно смеяться. Но, товарищи судьи, кто-то должен будет здесь и поплакать. Зря так смеяться нельзя, мы не позволим безнаказанно так смеяться над нашим кровным делом, делом нашей республики.

Задолженность… Что говорил по этому поводу в правлении Розенберг? «Покрою задолженность, разыщу средства, сведу концы с концами». И эти разговоры он называет «организацией дела». «Продавали жесть, продавали олово», говорит Бердяев, а жесть и олово — основные материалы для производства, и заниматься их продажей значит подрывать производство. Хозяйственный расчет… Бердяев здесь смеялся над хозяйственным расчетом, потому что в тресте на самом деле не было никакого хозяйственного расчета, был бесхозяйственный расчет. Трест на бесхозяйственном расчете, — вот это верно, вот это правда. Как было при главках, так и осталось. Никакого расчета не было, делали, что хотели, делали, как хотели. От центра не получали ни одной копейки.

Нужно было иметь аппарат, который мог бы реализовать все эти сотни вагонов, знать цены, рынок… Нужен был торговый отдел, а вместо этого сидел один Браиловский, а около него, как вы знаете, вился Мокрович. Но торгового отдела не было, не было ни порядка, ни склада консервов, ни аппарата. Гноились десятки вагонов, их не выкупали, консервы лежали месяцами в пакгаузе. Недостачи, убытки, нарастание стоимости — и потом оказывается: рынок консервов не принимает. Конечно, рынок не принимает и не примет консервов, когда их вогнали в такую копеечку, что небу жарко.

Здесь немного пренебрежительно разъяснил председатель правления профессор Розенберг: «Плотниковское предприятие — там просто вытаскивают из воды рыбу в чан, из чана в банку, закупоривают и посылают». Но эта плотниковская организация была золотое дно, миллионное дело. А они не поинтересовались, чтобы ее поднять, чтобы ее расширить и использовать это золотое дно на благо Советской республики. Вот как велось дело. Лежали товары, нарастало на них полежалое, потом приходилось выкупать, а когда выкупали, то никто не хотел покупать, потому что это выходило слишком дорого.