Судороги

И вот наконец дно. Мало того, что довольно глубоко, так еще вдобавок ко всему, дно было каменистым. Большие валуны, размерами чуть ли не с человеческий рост, поросшие водорослями, были здесь. Расщелины между ними были довольно узки.

– Знает, старый бес, куда швырять свою трость, – думал Браун, ползая между валунами, заглядывая то в одну, то в другую расщелину.

Трость могла быть где угодно. Но на поверхности камней ее, увы, не было. Тому, в отличие от него, выходит, просто сильно повезло. А вот ему, Брауну, придется «попотеть». И Браун начал скрупулёзные поиски ненавистной трости. Благо запаса воздуха в баллонах хватало. Так он искал и искал, но кроме донных рыб, прячущихся под валуны, да крабов более ничего не было. Обнаружил часики, не золотые, но все равно красивые. Хотел было достать, но не получилось. Расщелина была слишком узка для руки, а время поджимало. Браун стал искать дальше. Казалось, что он обыскал все, но трости не было. Как сквозь землю провалилась.

Тем временем, пока Браун искал трость, Том нервничал, а Эндрю зубоскалил:

– Ну, – говорил он, – и где твой герой? Не потонул, часом?

– Не говорите так! – Том всматривался в глубину. – Браун хороший пловец! А потом, он мой друг!

– Да ты, я вижу, – произнес Эндрю, – за него горой! Значит он действительно герой! Поглядим!

– Браун знает, что делает! – ответил Том. – Он опытный!

– Ну, знает так знает, – преспокойно ответил Эндрю. – Я же ведь не против его мастерства.

***

А Браун искал и искал. Все облазил, нигде нет проклятой трости. А тут еще одна неожиданность – дельфин прицепился! Браун их любил, любил играть с ними, но сейчас – как некстати! Браун начал легонько, чтобы не обидеть животное, ладонью, тихонько отталкивать его. Браун всеми силами и жестами давал знать дельфину, что ему сейчас не до игр. Напрасно! Дельфин кружил и кружил возле Брауна. Браун начал терять терпение. В конце концов он хотел даже шлепнуть «приставалу», как вдруг, дельфин сначала отплыл от него, а через секунду вернулся. Браун хотел очередной раз занести руку для шлепка, и замер от неожиданности: в пасти дельфина была трость!

Действие двадцать первое

Альфред уселся поудобнее в кресло.

– Видишь ли, Александр Павлович, в жизни каждого из нас произошел перелом. Да-да, именно после того случая с порталом. Но не он мне интересен. Портал – это уже второстепенно. Мне нужна была суть идеи иммуников.

– И в чем же она? – Нечаев был весь внимание.

– Хороший вопрос Вы мне задаете, Александр Павлович, – улыбнулся Альфред. – Я вот сам над этим бьюсь. Понимаете, дело в том, что название «иммуноандроид», это как бы обобщающее. А вот если взять частное определение, то мы имеем дело с нейроиммуноандроидом. Попробую пояснить. Безусловно, основным и узловым звеном при разработке такого рода андроида, являются, конечно, принципы построения движений логики второго порядка. В процессе онтогенеза индивид приобретает различные формы движений. Поначалу они формируются у него как программа. То есть поначалу идет обучение индивидуума. Ну, к примеру, как правильно держать ложку, карандаш. Это все сначала является программой, а уже когда научился, то преспокойно начинает формироваться алгоритм. Это понятно.

– Да, конечно, – произнес Нечаев, – я не буду задумываться над тем, как мне взять ложку. Я ее просто беру.

– Вот именно, – продолжил Альфред. – Любое обучение в таком случае является программой. Ну, скажем, обучение иностранному языку или работе на компьютере. Вернее, работа с клавиатурой, набор слов «вслепую». Человек поначалу обучается, то есть в него закладывается программа. А вот потом эта программа преобразовывается в алгоритм. Про такого говорят, что он профессионал. Но стоит чуть поменять алгоритм, и вот тогда учиться приходится заново. А почему? Потому что программ много и алгоритмов тоже, скажем так, соответственно. Иммуник работает иначе. И важнейшую роль здесь играет функция торможения. Разумеется, через ограничения. Вся нейросистема, весь нейромеханизм, вся нейросеть подчинена функции управления. Нейросеть приобретает иные свойства. Мы-то знаем, ну скажем, рефлекторную дугу. Ну да, скажем, что может робот подать стакан чая. Благо количество степеней свободы позволяют ему это сделать. Когда программируют движение роботов, то вынуждены делать это для каждого сустава, каждой точки в отдельности. Каждая из них обладает определенным количеством степеней свободы. И поэтому задача в программировании даже элементарного движения увеличивается многократно. Нейросеть позволяет, а вот с иммуником несколько иначе.

– Понимаю, – произнес Нечаев. – У меня такое ощущение, что, создав иммуноандроидов, мы и сами того не понимая, всколыхнули космические недра. Ведь человек, во всяком случае для меня, это целая Вселенная.

– Вот поэтому Вы и есть мой друг и коллега, – улыбнулся Альфред. – Вы, Александр Павлович, «дитя Космоса». Фантазер и поэт!

– Да, но умеренно! – уточнил Нечаев.