Суфии

В то время как считалось, что лишь немногие богословы способны были правильно цитировать предания о Пророке, да и то не раньше, чем становились седобородыми мужами, Газали уже в тридцать три года получил пост профессора в знаменитой багдадской академии Низамийя. Его интеллектуальные способности были столь высоки, что его считали непревзойденным знатоком ислама. Истинной задачей обучения Газали считал не накопление информации, а стимулирование внутреннего сознания, а это было слишком смелой идеей для схоластов его времени. Он разработал эту теорию в своей работе «Возрождение богословских наук». Подобно Руми, начавшему говорить об ограниченности поэзии только после того, как он сам стал великим поэтом, Газали позволил себе показать схоластицизм в его истинном свете только после того, как выучил наизусть более трехсот тысяч хадисов и стал Доводом Ислама.

Его интеллектуальные способности счастливо сочетались с беспокойным умом, что побуждало его, как он сам об этом пишет в автобиографических записках, с самой ранней юности неутомимо исследовать каждую догму или учение, с которым он сталкивался.

Еще в период преподавания Газали пришел к выводу, что каноническое право (он написал несколько авторитетных исследований по этому вопросу) не может служить подлинной основой реальности, и впал в скепсис.

Оставив свой пост, Газали провел двенадцать лет (традиционный срок для дервиша) в странствиях и размышлениях, обратившись к своему суфийскому воспитанию за ответами, которые он не мог найти в обычном мире.

Он признается, что был эгоистом и страстно желал признания и восхищения со стороны других людей. Осознав, что это препятствовало «реальному пониманию», Газали не спешил стать на «путь позора», считающегося многими мистиками панацеей от всех болезней. Для достижения объективной истины он решил идти путем сознательного развития.

Газали рассказывает о том, как он боролся со своим Командующим Я в течение этих двенадцати лет после того, как оставил свою схоластическую деятельность, спасшую мусульманскую теологию от полного упадка. Во время одного из своих путешествий по Востоку, в процессе которых он совершал многочисленные паломничества и занимался поисками озарения, Газали однажды зашел в какую-то мечеть. В этот момент имам как раз закончил свою проповедь словами: «Так говорит наш лидер Газали».

Странствующий дервиш сказал себе: «О, Командующее Я, как приятно тебе слышать эти слова! Но больше я не стану потворствовать тебе. Я уйду туда, где никто не говорит о Газали».

Теолог, признанный авторитет в вопросах внешней оболочки ислама, Газали понимал, что реализация того, что могло скрываться за термином «Бог», полностью зависела от использования внутренних средств, ее невозможно было достичь, оставаясь в рамках любой формальной религии.

Он пишет: «Я отправился в Сирию и прожил там два года. Я хотел только одного – уединиться, преодолеть свой эгоизм, победить страсти, попытаться очистить душу и усовершенствовать свой характер». Он делал это потому, что суфий не может достичь понимания, пока его сердце не будет подготовлено к «размышлению о Боге», как он это называл.

В этот период он мог достичь только отдельных вспышек духовного совершенства (предвкушение), находясь на той стадии, которую большинство несуфийских мистиков считает конечной, тогда как в действительности она является всего лишь первым шагом.

Ему стало ясно, что суфии – люди внутреннего восприятия, а не словесных спекуляций. «Я изучил все, что могли дать книги. Все остальное невозможно было постичь ни изучением, ни с помощью разговоров».

Газали не был ошеломлен своими экстатическими состояниями и не считал их вершиной мистического поиска. Он осознал, что «так называемая погруженность в Бога, считающаяся целью суфия, в действительности является только началом».

Точно так же как он исчерпал возможности схоластицизма и интеллектуализма, поняв их ограниченность, он сумел пройти и через подготовительные стадии в мистицизме, которые многие принимают за мистический опыт. Он сумел сделать это, потому что развил в себе такого рода восприятие, которое, подобно путеводной нити, дало ему чувство уверенности и наделило средствами достижения конечной реализации. Касаясь данного восприятия, Газали пишет: «это настолько специфическое ощущение, как будто в действительности ощупываешь какой-нибудь предмет».

Связывая счастье и завершенность с процессом алхимической трансмутации человеческого ума, Газали в своей «Алхимии счастья» приводит рассказ о Байязиде, одном из ранних классических учителей, желая подчеркнуть, что прежде, чем приступить к очищению, необходимо увидеть свое самолюбие (Командующее Я) в его истинном свете:

«К Байязиду пришел человек и сказал, что он молился и постился тридцать лет, но ему так и не удалось приблизиться к пониманию Бога. Байязид сказал, что и сотни лет для него будет недостаточно.

Человек спросил почему.

– Потому что твой эгоизм отделяет тебя от истины.

– Скажи мне, что делать?

– Есть одно средство, но тебе оно не подойдет.