Мы хорошо понимаем друг друга, продолжал Форд. Я высоко ценю устоявшуюся прочную концепцию Киссинджера о том, что отношения с Россией имеют первостепенное значение для США. Так что прошу передать в Москву, что мы с Киссинджером будем не менее «результативной командой» в деле дальнейшего развития советско-американских отношений, чем это было при Никсоне (Киссинджер с явным удовольствием выслушивал эти слова нового президента).
Форд вспомнил, что он один раз побывал в Москве (во время проведения там в 1959 году первой американской выставки). Теперь он надеется снова побывать в СССР.
Уже провожая меня до двери своего кабинета, президент сказал, что он хотел передать в Москву в этот первый же день своего президентства одну важную мысль, но, видно, так и не смог подыскать в ходе беседы «изящной подходящей формы» выражения. Поэтому он хочет сказать сейчас прямо: «В этом кабинете я теперь буду гораздо более сдержан в своих публичных высказываниях, чем был в палате представителей, так как должен сейчас более ответственно заниматься и внешней политикой, корректируя соответственно свои взгляды» (прямой намек на известные довольно-таки резкие и жесткие высказывания, которые в прошлом не раз делал Форд-конгрессмен в отношении Советского Союза и его политики).
Я ответил президенту, что в Москве, безусловно, с удовлетворением встретят его заверения о твердом намерении продолжать курс на дальнейшее улучшение отношений между нашими странами. В этом деле он, без сомнения, найдет с советской стороны полную поддержку и взаимность.
В целом от этой беседы с новым президентом у меня осталось благоприятное впечатление. Его считали новичком в вопросах внешней политики, но определенные знания в этой области он приобрел, когда был вице-президентом. (Киссинджер и Скоукрофт периодически информировали его о важнейших внешнеполитических делах.) Общее впечатление о Форде, сообщенное мною в Москву: с ним можно будет вести разумный диалог.
После встречи с Фордом Киссинджер провел меня в свой кабинет. Там он передал свое личное письмо для Громыко. В нем госсекретарь, в частности, писал следующее: «Независимо от того, что Вы можете услышать или прочитать в предстоящие недели, я хочу заверить Вас лично, что президент Форд намерен продолжать и развивать дальше ту политику, которая была главенствующей для наших отношений с СССР при президенте Никсоне. Президент Форд попросил меня остаться на моем посту и уделить особое внимание отношениям с СССР. Он будет сильным президентом, и Вы увидите, что он немедленно возьмет дела в свои руки и утвердит свой авторитет и свою ответственность в вопросах внешней политики. Вы можете положиться на его заверения: тот подход к вопросам, который мы обсуждали в Москве, будет проведен в жизнь».
Касаясь трагического положения, в котором оказался Никсон, Киссинджер сказал: «Он так много сделал для США в большом историческом плане, а в него вцепились из-за незначительных тривиальных вещей».
Госсекретарь сказал, что теперь можно будет наконец приступить к обсуждению не завершенных после московской встречи дел. Заявив о своем намерении продолжать воздействовать на сенатора Джексона, блокирующего прохождение законопроекта о советско-американской торговле в конгрессе, он выразил далее надежду, что в предстоящие 2–3 месяца желающим эмигрировать из СССР евреям не будут чиниться искусственные препятствия и их не будут преследовать, поскольку в этом случае еврейские организации в США поднимут «ненужный шум».
С удовлетворением сообщил, что он по-прежнему является и госсекретарем и помощником президента по национальной безопасности. В общем, было видно, что Киссинджер был доволен своим положением при новом президенте.
У президента Форда сложились хорошие личные отношения с Киссинджером, он высоко ценил его способности. В своих мемуарах Форд не без юмора приводит характеристику Киссинджера, данную ему Никсоном перед уходом с поста президента, «Генри – гений, но не обязательно принимать все его рекомендации, и нельзя также давать ему полную свободу действий».
При президенте Форде внутриполитические соображения и предвыборные заботы чаще превалировали над внешнеполитической активностью администрации в отношениях с СССР. Киссинджер оставался, безусловно, руководителем американской дипломатии, но объективные обстоятельства ограничивали его возможности.