Я ответил Вэнсу, что в личном плане я мог бы во многом согласиться с изложенными им соображениями президента. Однако в политике приходится судить по делам, а не по личным настроениям, которые Москве мало известны. Напомнил ему в этой связи важный вопрос о взаимном доверии, который уже поднимался в переписке Брежнева с президентом, а также об откровенной критической оценке конкретных действий администрации в том, что касается отношений с СССР, которые также высказывались советским руководством в этой переписке.
Вэнс сказал, что Картер почему-то уверен — во всяком случае он на это очень рассчитывает, — что во время встречи с Брежневым им удастся поправить положение дел. Президент пытался несколько раз изложить свои мысли в письме советскому руководителю, но у него не очень-то это получается. Он больше верит в личное общение, в личную беседу.
Из дальнейшего разговора с Вэнсом было видно, что сам он в немалой степени рассчитывает одновременно и на то, что Брежнев сможет повлиять на Картера, развеять его „некоторые неправильные представления" о СССР и его внешней политике. Госсекретарь заметил, например, что в администрации, да и в американской прессе, сейчас стала модной теория о „дуге кризисов", которую якобы создает Москва с целью окружения важного для США района Ближнего Востока. Эта „дуга" тянется от Анголы, через Эфиопию к Йемену, Афганистану и Ирану.
„Вы хорошо знаете, — сказал он с явным намеком на Бжезинского, — кто является автором этой теории. Я лично не верю, что в Кремле существует такой „генеральный план", и говорю об этом президенту. События в каждой из названных стран возникали и развивались по-разному, а не являлись прямым результатом действий русских. Однако теория окружения Ближнего Востока Советским Союзом звучит красиво и для многих убедительно. Даже президент, хотя и не полностью, находится под ее определенным влиянием", — заключил Вэнс.
Отдавая должное стремлению Вэнса улучшить наши отношения и его надеждам на воздействие Брежнева на Картера при их личной встрече, я про себя подумал о том, что наш руководитель по своему общему физическому состоянию и интеллектуальному кругозору может и не оправдать этих надежд. Порой мы слишком много ждем от личных встреч высших руководителей, забывая, что не всегда они способны делать самостоятельные концептуальные обобщения и принимать собственные смелые решения.
В целом же надо сказать, что эти мои обстоятельные беседы с президентом и госсекретарем способствовали ускорению процесса переговоров.
Подготовка к встрече на высшем уровне
Вся первая половина 1979 года (в том, что касается наших отношений с администрацией США) была занята подготовкой к встрече на высшем уровне. Хотя разные международные события время от времени прерывали этот процесс, оба правительства тем не менее не теряли из виду главную цель: встречу глав обеих стран, венчающую соглашение по ОСВ-2. Она была предметом обмена посланиями между Картером и Брежневым, интенсивного дипломатического диалога через меня, Вэнса и Бжезинского. Основным предметом обсуждения были оставшиеся нерешенные проблемы соглашения по ОСВ.
Мы с Вэнсом провели более двух десятков встреч, чтобы найти развязки этих проблем (телеметрия испытаний ракет, новые типы ракет и т. п.). В конце концов, в мае удалось выйти на соглашение. Вот что пишет Бжезинский по этому поводу в своих мемуарах: „В начале мая Вэнс, по существу, закончил переговоры с послом Добрыниным. 7 мая в конце длительного совещания у президента с участием Джордана, Мондейла, Вэнса и меня Вэнс объявил в 3 часа 15 минут дня: „Господин президент, основные переговоры по ОСВ завершены".
Вторым вопросом был выбор места и времени встречи. Если время было согласовано быстро, то о месте встречи пришлось договариваться. Картер предложил в порядке установившейся очередности встречу в Вашингтоне, Брежнев — ввиду запрета врачей совершать длительные перелеты предложил встретиться в Москве. Картер ответил, что он не может приехать в СССР на встречу с Брежневым: в процессе ратификации соглашения по ОСВ в конгрессе могут обвинить президента, что он „опять уступил русским", на этот раз в вопросе о месте встречи.
В конце концов, договорились о Вене. Интересная деталь. Как впоследствии признался сам Бжезинский, он опасался — в случае встречи в Вашингтоне или в Москве — излишнего „братания" двух президентов.