Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

По их данным, сказал он, Сахаров планирует объявить голодовку, еслиБоннэр не выпустят на лечение за границу. Президент и госсекретарь считают, что лучше как-то уладить это дело, чтобы не было шумной антисоветской кампании вокруг „больной Боннэр и голодающего Сахарова".

Мы, надо признать, весьма неуклюже вели все подобные дела с диссидентами: сначала доводили дело до публичного конфликта, скандала и обострения отношений, а затем, в конце концов, уступали. Главное же, конечно, было в существе репрессивного курса, который упорно проводило советское руководство, не очень задумываясь о последствиях во внешней и внутренней политике.

В начале мая Олимпийский комитет СССР (под нажимом правительства) объявил, что советская команда не будет участвовать в Олимпийских играх в Лос-Анджелесе.

Это явилось неожиданностью для администрации США. Американское посольство в Москве информировало Вашингтон, что, несмотря на известные колебания, СССР в целом блефует и, в конечном счете, все-таки согласится участвовать в Играх.

Наше посольство рекомендовало участвовать в Играх, так как мы считали, что это могло бы внести какой-то позитивный элемент в наши отношения с США и произвести благоприятное впечатление на американскую общественность. Однако антирейгановские настроения в Москве взяли верх.

Шульц выразил протест против нашего решения. Все это, заявил он, не внушает оптимизма в том, что касается наших отношений, особенно когда советская сторона сознательно идет на свертывание связей между СССР и США.

Я отклонил такое толкование нашей политики.

Надо сказать, что эта беседа с Шульцем была более напряженной, чем предыдущие. Он был явно взвинчен, пытался обвинить нас в том, что мы намерены идти по пути сокращения связей с США, а по существу — не говоря прямо — именно с администрацией Рейгана. Хотя по ходу беседы он немного поостыл, все же чувствовалось, что наши последние шаги вызвали у него раздражение именно в то время, когда он вроде лично прилагал усилия к некоторому выправлению наших отношений.

Появилось ли действительно у администрации намерение начать процесс улучшения отношений, в тот момент трудно было сказать. Уж слишком сильно утвердилось недоверие к намерениям друг друга. Во всяком случае, в Москве были убеждены, что нас хотят втянуть в определенную игру с прицелом на нужды Рейгана в предвыборной кампании. А в такой игре Москва не хотела участвовать.

Тем временем продолжалась взаимная шумная пропагандистская война между руководством наших стран. Так, в ответ на очередное антисоветское выступление Рейгана по американскому телевидению газета „Правда" опубликовала 11 мая, по существу, официальный комментарий, в котором выступление президента было охарактеризовано как „бессовестная ложь от начала до конца". Все это, разумеется, не укрепляло доверия или взаимопонимания между Вашингтоном и Москвой.

В середине мая у меня состоялась продолжительная беседа с Иглбергером, который только что перешел на работу к Киссинджеру. Он поделился своими наблюдениями за работой рейгановского Белого дома, с которым общался долгое время.

В Белом доме, сказал он, уже решили, что Рейгану следует в предвыборной кампании максимально использовать отказ Советского Союза от переговоров в Женеве по евроракетам и стратегическим вооружениям. Это позволит ему, как там считают, отвести серьезные обвинения демократов в том, что Рейган не добился никакой договоренности с СССР по важным вопросам в отличие от предыдущих президентов. Одновременно Белый дом будет вовсю тиражировать тезис о советском экспансионизме и о советской военной угрозе, добавил Инглбергер.

Попыткам Шульца и госдепартамента как-то подправить отношения, сказал он, сильно мешает чрезмерная регламентация Белым домом характера контактов с СССР. „Сказать отсель досель" — так утверждаются инструкции для переговоров или официального обмена мнениями с советскими представителями. Поскольку такие инструкции носят эпизодический характер (от случая к случаю), они не имеют каких-либо запасных продуманных позиций для возможного зондажа и соответствующего продолжения диалога. „Сказал советскому представителю и все".

Этим фактически и объясняется отсутствие возможностей для какого-либо доверительного обмена мнениями или широкой дискуссии между Москвой и Вашингтоном, которые в прошлом помогали нащупывать пути преодоления возникавших тупиков в советско-американских отношениях. Это, собственно, и объясняет осторожное поведение Шульца, хотя он и хотел бы что-то сделать.

Я попытался, сказал Иглбергер, опираясь на свой опыт при Киссинджере, кое-что подсказать, как лучше организовать негласный диалог с Москвой, но меня осадили.

Телефонный разговор с Рейганом