Сумерки разума (СИ)

— И я должна буду… сказать папе, что уезжаю прямо сейчас… Он не отпустит меня ночью одну.

Эдвард посмотрел мне в глаза:

— Сделай так, чтобы отпустил.

И я знала, что нужно для этого сделать.

— Хорошо, — выдавила я. — Это можно устроить.

«Позже я буду сильно-сильно просить прощения, пап, но я делаю это, чтобы ты остался жив».

Я знаю, что хотел бы сказать Эдвард. Он меня предупреждал. Он говорил, что счастье и жизнь закончатся, когда я узнаю правду. Так оно и случилось. Можно как угодно оправдывать Договор, но я не приму его. И единственная причина, по которой я не бегу и не бунтую — моя беспомощность. Я ненавидела себя за эту беспомощность, но пока не знала, что делать. И еще я понимала, что после сегодняшнего разговора отец не станет никогда искать общения со мной. Не потому что разозлится или обидится, а потому что будет разбит. И даже если я потом сильно-сильно извинюсь, стена между нами не исчезнет, лишь станет тоньше или ляжет на его сердце шрамом, который никогда не изгладится. К сожалению, это единственный способ заставить моего отца действительно отпустить меня в ночь одну. Он ведь сильный… Он очень сильный, и решимость его пробить нелегко. Точнее, почти невозможно для любого, к кому он безразличен. А я его единственная дочь.

— Скажи, что ты жалеешь об узнанной правде, — тихо сказал Эдвард в тишине, которая нарушалась только нежным скольжением шин по гладкому асфальту.

— И что будет тогда?

— Я попытаюсь вернуть тебя…

— Даже мне ясно, что это невозможно.

— Я могу инсценировать твою смерть. Скажи, что жалеешь, — он говорил с усилием. Я взглянула на Эдварда, понимая, какими трудами ему удалось заставить себя предложить мне это.

— Я не жалею.

— Это неправда.

— Я не хотела счастливой жизни. Никогда не хотела зависеть от эмоционального понятия «счастье». Я хотела осмысленной жизни, даже если она будет тяжелой. И я получила ее. Так что ни жалеть, ни сокрушаться я не собираюсь.

— Хорошо. Я больше не стану делать таких предложений.

— Ладно, — ответила я.

— Что ж ты за человек такой? — пробормотал он вполголоса, словно не обращаясь ни к кому конкретно.

— Плохой, — спокойно ответила я.

— Зря ты так думаешь.

— Нет. Я говорю так не из чувства вины, у меня его нет. Не будь тебя, что было бы в моей жизни? — я подняла глаза к потолку. — Давай подумаем. Я не особенно склонна ловить счастье за хвост и не фанатка ощущать жизнь по полной программе. Я не люблю детей. У меня очень высокие стандарты относительно лиц противоположного пола, так что с моей разборчивостью я останусь старой девой. Я бываю резкой на язык. Я высокомерна и часто недооцениваю и не люблю людей. Я не люблю эту страну и считаю, что она построена путем захватничества и грабежа. И если у древних людей это было в порядке вещей, потому что речь шла о дикарях, то захватничество малых народов более развитыми странами можно назвать только низостью, и никак иначе. И речь не только о нашей стране. Теперь представь, что ждет меня в конце, — я говорила совершенно спокойно. — Меня ждет смерть. Обыкновенная смерть, после которой мир хладнокровно через меня перешагнет и будет прав. Это факт — мы с этим миром друг друга недолюбливаем. Я не люблю эту жизнь, и говорю об этом совершенно спокойно.

— Только всё равно не ясно, почему ты плохой человек.

Я раздраженно вздохнула и нахмурилась:

— Эдвард, это смешно… Всё ты понял. Я не люблю жизнь.

— Потому что любишь смерть.

— Ну, да, — хладнокровно ответила я. — Похоже на то.

— Точнее, ты любишь вечность. И не абстрактную, а вполне реальную.

Лес по краям дороги шумел, гибко изгибался стволами деревьев, ветер бросал в лобовое стекло капли дождя. Я поняла, что наконец нахожусь в эпицентре сумерек мира. Постоянно в состоянии между жизнью и смертью — это ощущалось куда ярче, чем в повседневной жизни.

«Мне нужно причинить боль отцу, — подумала я, — потому что того требует истина, которой я живу? Но так просто не может быть… Тут кроется какая-то страшная ошибка».

========== Сумерки. Часть вторая - последствия выбора ==========

В окнах нашего дома горел свет в гостиной. Чарли не спал и ждал меня. Наверняка нервничал. Увидев эти прямоугольники уютного желтого цвета, я неожиданно поняла, что нет страшнее преступления, чем причинение боли человеку, который эмоционально связан с тобой крепкой пуповиной.

Я вспомнила, как обрадовался отец, когда я сказала, что приехала в Форкс по своему желанию. Это было его моральной победой, это было осознание того, что он кому-то действительно нужен.

Мы с отцом никогда не говорили по душам. Это и представить себе было сложно. «По душам» — значит просто честно. О том, кто я. О том, чего я хочу. О том, как я отношусь к семье. С мамой говорить по душам невозможно, хотя сама она уверена, что мы с ней лучшие подруги. С папой это хотя бы гипотетически реально, потому что он умеет держать удар и отвечать на него. Он умеет принимать информацию ровно так, как она ему преподнесена. Это единственная черта в нём, которая всегда делала наше общение более-менее комфортным.