Сундук с тремя неизвестными

Я же отлично помню тот мартовский вечер, когда ты приехала сюда в первый раз. У тебя была коробка необычайно вкусных конфет. Их сразу смели. Никакого вина ты не привозила. Знаешь, у мамы была тайная страсть – оставлять разные красивые бутылки, жестяные банки из-под чая… Хочешь, пойдем в кладовую, я тебе покажу ее баночные запасы? А все хранившиеся вино-водочные изделия изъяли для проверки. Никаких дополнительных ядов, кроме основного – алкогольного, экспертиза в них не обнаружила. Часть бутылок обещали вернуть после окончания следствия. Только зачем они нам? Жаль, что я раньше не решилась все выбросить. Следователь сказал, что сейчас уже невозможно установить, кто преподнес маме смертельный презент. В прошлые времена ей много подарков дарили. В основном хорошее вино, конфеты, духи… Конфеты, конечно, съедались, вино она иногда передаривала. Все равно оставалось. Одной бутылке с ликером, ты не поверишь, почти двадцать пять лет. Не помню, был ли он изначально такой зеленый или со временем позеленел… Не единожды собиралась сгрести все в кучу и кому-нибудь отдать. Теперь, если все же вернут, даже на помойку не вынесешь, ведь предварительно надо открыть каждую бутылку и вылить содержимое. С шампанским особенно сложно. Прошу тебя, ничего не выдумывай. Не стоит так расстраиваться из-за сорвавшегося отлета. Что ни делается – все к лучшему. Пожалуй, нам стоит обратиться к психологу.

Евгения Георгиевна смирилась, решив, что про инцидент с Раисой рассказывать не стоит. Иначе пожелания показаться психологу обернутся походом к психиатру. На этом разговор и закончился. Светлана засобиралась к Серову.

Тетушка совсем не горела желанием оставаться одна в квартире племянницы, слишком торопившейся на новое свидание с бывшим мужем, после чего намеревалась поехать на дачу. Остановились на том, что тетя направится туда незамедлительно – пора, наконец, опомниться и подумать о больном ребенке, а Светлана подъедет позднее, с продуктами. Ей еще следовало пересечься с нами в Москве, извиниться за предоставленные хлопоты и забрать вещи Серова.

По дороге на дачу Георгиновна постепенно успокоилась. Получалось, что ее признания никому не нужны, главное – раскаяние в душе. Дом оказался закрыт, и она уверенно прошла по садовой дорожке к обители Ильи Ивановича. От попытки войти внутрь и поздороваться ее удержали знакомые голоса. Слишком возбужденные, чтобы не быть услышанными. Она обошла строение и, притаившись у открытого окна за кустом сирени, внимательно выслушала ту часть переговорного процесса, на которую успела. Отрешенным сознанием поняла, что Тимофей перестал нуждаться в инвалидной коляске. Значит, Илья Иванович выполнил свое обещание, данное Серову. В голове отчаянно билась только одна мысль – в тот страшный день мальчик видел ее выбегающей из подъезда с этой проклятой трубой. Он все понял. Дальнейшее она уже не слушала – пыталась определиться, что делать. Сначала найти силы сдвинуться с места, чтобы идти к честной компании, расположившейся в доме. Силы нашлись неожиданно – когда из окна на нее выплеснулась вода. Она вскрикнула и, отпрыгнув, повалилась на куст, откуда ее и выволок Илья Иванович.

При упоминании своего имени-отчества Самураец вошел в комнату и старательно закрыл за собой дверь. Затем притворил окно и, повернувшись к Георгиновне, сказал:

– Вы забыли свой паспорт и документы в машине этих женщин. – Мы с Наташкой недоуменно переглянулись. Такого просто не могло быть. Он вежливо нам поклонился, мы с Наташкой ответили тем же. – Все в порядке, они найдены. Я провожу вас в аэропорт, улажу все вопросы и буду рядом до самого отлета.

…Тимка был прав. Самураец не сказал ничего особенного – просто соврал и таким образом предложил свою помощь. Но возразить ему в голову никому не пришло. Даже Георгиновне.

Через сорок минут она с Самурайцем уехала в аэропорт. Спокойная и уверенная в том, что никакая сила в мире, никакое покаяние не способны очистить человеческую душу от его проступков. Это тот груз, который вечно придется тащить на себе. Главное, постараться не увеличивать его тяжесть. В том числе и запоздалым раскаянием, перекладывая чувство своей вины на других людей. У них и своего груза хватает.

А еще через пару часов приехала Светлана.

Мы не решились оставить Тимку одного. Взбудораженная известием о предстоящей выписке мужа из больницы, донельзя удивленная очередным отлетом тетушки, Светка легко перенесла встречу со смущенным пасынком, который по нашему требованию и совету Ильи Ивановича снова уселся в инвалидное кресло. Парень чувствовал себя хуже некуда. Мачеха машинально погладила его по голове, поцеловала в лоб и неосознанно покивала в знак согласия на его троекратно повторенное: «Света, я скотина и дурак!»

– Он скотина и дурак! Понятно? – гаркнула Наташка в самое ухо отрешенной Светланы. Она вздрогнула и поинтересовалась, о ком это столь нелестное изречение.

– Обо мне! – не выдержал Тимка и встал со своего кресла – надоело человеку безрезультатно доказывать, кто он такой есть на самом деле.