– Почему я? – спросил он, относительно справившись с эмоциями. – Я простой деревенский парень. Мне не место в вашей блестящей темной элите. Почему он не поищет себе более подходящего партнера?
– Таких подробностей мне не сообщали, – мягко ответил гость. – Моя задача – привезти вас в Кмир и доставить в целости и сохранности в замок моего хозяина. О том же, почему он выбрал именно вас, я не имею ни малейшего понятия.
Джек далеко не был уверен в правдивости этого заявления, но зато точно знал, что дальнейшие расспросы ни к чему его не приведут.
– Я могу отказаться?
– Разумеется. И все же я бы советовал вам подумать. Такой шанс дается не каждому. Вам предлагают не просто стать Даром, о чем, как вы знаете, мечтают многие, а частью одного из самых могущественных темных родов Кмира. К тому же, мне кажется, граф Элермонт настроен очень решительно относительно вас. Если он и примет ваш отказ, то наверняка не сразу.
Все эти пространные замечания сказали Джеку об одном: его отказ вовсе неприемлем, и обманываться насчет этого ему не стоит.
– Вы сказали, что советуете мне подумать. Я хочу подумать. Это ведь мне позволено?
Неандер Шем доброжелательно улыбнулся:
– Конечно же. Три дня вас устроит?
Джек, по правде говоря, и не рассчитывал на такую щедрую возможность.
– Вполне.
– В таком случае, я надеюсь услышать ваше окончательное решение по истечении этого срока. А до тех пор не буду злоупотреблять вашим гостеприимством. До свидания, мадам.
Селина, чей разборчивый слух, конечно, не упустил наиболее ценной части разговора, почтительно кивнула, Герберт же на легкий поклон лэрка только хмуро дернул головой.
Как только гость удалился (служанки проводили его к выходу, стараясь не таращиться слишком сильно на его лицо), слово взяла хозяйка дома, и слово это, как и следовало ожидать, не понравилось обоим ее сыновьям:
– Ты обязан согласиться, Джек! Такой удачи тебе никогда больше не выпадет! Это редчайший шанс, ты должен понимать. Господи, как я рада! Хоть кто-то из нашей семьи будет жить в достойных условиях!
Джек и не помнил, когда в последний раз ему было так обидно. Каждым своим словом Селина будто оплевывала память их отца, который всегда заботился о том, чтобы у нее было все необходимое и даже больше.
– У меня есть три дня. И это время я, как и обещал, буду думать.
Селина казалась удивленной:
– Думать? О чем тут думать?
– Да, мам, думать.
Бросив короткий взгляд на Герберта, так и не произнесшего ни единого слова, Джек направился к выходу из гостиной.
– Джек! – возмущенно вскричала Селина. – Джек, остановись! Мы не закончили наш разговор!
Ответом ей была легонько хлопнувшая дверь гостиной.
В течение первого дня у Джека не было никаких сомнений. Он твердо решил отказаться, нисколько не боясь возможных последствий. Наутро следующего дня он, однако, проснулся с непонятной тяжестью на сердце, которую легко можно было перепутать с десятикилограммовым камнем. Чем конкретно была вызвана эта тяжесть, он не знал, но уже не был так уверен относительно отказа.
В ночь со второго дня на третий он едва не лишился рассудка, пытаясь сломать себя и убедить в том, что колебаться тут не о чем, и что он просто смешон в своих сомнениях. Ему было стыдно из-за собственной нерешительности, из-за того, что он вообще рассматривал вероятность согласия. Но и не рассматривать он не мог, потому что стоило ему отбросить мысль о возможном принятии, как душу будто горой придавливало, и из-за этого давления он даже не мог ничего толком делать.
Каким-то чудом он все же уснул под утро, а проснулся на удивление безмятежным, собранным и… обреченным. На протяжении целого дня он хладнокровно выполнял свои домашние обязанности, а ближе к вечеру, накануне повторного визита Неандера Шема, между ним и Гербертом состоялся давно назревавший мучительный разговор.
Джек в это время находился на поле, сидел в тени дерева, глядя на только что починенный забор их старого загона. На эту работу ушло около трех часов, и он бы сейчас был очень доволен, если бы его не одолевали мысли совсем иного рода. Появления Герберта он не ждал, но и не удивился, когда тот подошел к нему и молча сел рядом. Добрых минут пять они смотрели на забор, не нарушая тишины. Наконец, Герберт задал давно терзавший его вопрос:
– Что ты надумал?
– Надо же. Я думал, ты так и не решишься спросить.
– Не язви, братишка, – Герберт тоже усмехнулся, но не слишком весело. – Это трудный выбор. И сделать его ты должен сам. Я не хотел влиять на твое решение. Потому и молчал все это время.
– Да знаю я. Но все равно неприятно.
– Прости.
– Спрашиваешь, что надумал? Не знаю. Вернее, знаю, но тебе это вряд ли понравится.
– Решил согласиться? – на удивление сдержанно спросил Герберт.
– Да, но… Правильнее сказать, я не могу не согласиться.
– Почему?
– Во-первых, вряд ли мой отказ кто-то примет. Ты ведь знаешь этот народ. Обычно мы им не интересны, но если им что-то от нас нужно, они всегда получают это. Исключений еще не было.
– Истинная причина не в этом, – сказал Герберт без малейшего сомнения. – Ты бы не испугался такой ерунды.