Сутемень

Говорили путники между собой мало, поскольку разговоры, как оказалось, тоже отнимают силы. Да и не хотелось ни о чём говорить. Но всё же во время очередного привала Игорь спросил Друида:

— Слушай, а это древнее божество — Ящер, оно злое или доброе?

— Мне кажется: ни то, ни другое.

— Это как?

— Ну, это категории нашего человеческого мышления. А их категории — богов, находятся за гранью нашего понимания и нашей логики.

— Не злой и не добрый… — пробормотал Игорь, пытаясь хоть приблизительно понять, что это за состояние.

— Вот, к примеру, молния бьёт в дерево и разбивает его в щепы. Или даже в человека и убивает его насмерть. Мы, люди, можем охарактеризовать это как зло. А молния — это стихия, она не зло и не добро, она существует и всё.

— Погоди, — не согласился Игорь, — почти во всех религиях молния, это карающее орудие бога. И вот в язычестве твоём, насколько я знаю, тоже есть бог, который ею управляет.

— Перун.

— Да, Перун. Так что когда молния попадает в какого-нибудь беднягу, с точки зрения религии, это не бессмысленная стихия, это вполне осмысленный поступок бога. Взял и убил. А раз так, то это либо справедливо, например, если это возмездие за какой-нибудь грех, либо не справедливо. Соответственно, либо зло, либо добро.

— Вот в этом-то и кроется заблуждение. Людям свойственно наделять богов своими человеческими чертами. Поэтому в человеческой мифологии боги бывают добрые, злые, жадные, мстительные и даже глупые. Но это всё от непонимания сути божественных проявлений. Боги мыслят другими, как мне кажется, понятиями. Не добро или зло. А свет и тьма, например.

— А разве это не то же самое? Свет — это добро, тьма — зло.

— Нет, не тоже. И свет, и тьма, они оба необходимы для существования вселенной. Мы привыкли считать, что без света нет жизни, что свет — это олицетворение всего доброго, а тьма — всего злого. Но и без тьмы точно так же нет жизни. Они оба: и свет, и тьма участвуют в её зарождении. Не борются друг с другом, как добро и зло, а вместе участвуют в становлении и сохранении законов вселенной.

Поэтому, когда молния бьёт какого-нибудь бедолагу, даже если он совсем не злодей, а, напротив, очень даже хороший и порядочный человек, это происходит в соответствии с законами вселенной, суть которых нам не понять. Как не понять травинке, которую выдергивает крестьянин со своего огорода, почему именно к ней так жестока судьба и почему неведомые силы уничтожают её, хотя она никому зла не причинила. Но, что крестьянину до её убогих представлений о добре и зле? Она просто не там растёт, вот и всё.

— Короче, неисповедимы пути господни.

Друид усмехнулся:

— Ну, типа того.

— Стало быть, этот Ящер, он не злой и не добрый, он как стихия, живёт по законам, которые нам не понять.

— Наверное, да. Я сейчас не утверждаю что-то, что знаю твёрдо. Я, скорее, рассуждаю вместе с тобой.

— Ладно. И как же нам выжить, столкнувшись со стихией?

— Очевидно, не нарушать законов, по которым она живёт.

— Как мы можем их не нарушать, если мы о них ничего не знаем?

— Думаю, всё же знаем, на каком-то глубинном уровне. В каждом из нас есть свет и есть тьма. Мы тоже часть этого мира. Что наверху, то и внизу, как сказал кто-то из великих древних. В нас есть это знание, нужно только увидеть его в себе. Я думаю, иногда оно проявляется в виде обострённой интуиции, подсказывающей как нам поступить в экстремальной ситуации.

— Прислушиваться к своей интуиции, — скептически поджав губы, повторил Игорь.

— Да, другими словами, если ты трава на огороде, то, чтобы тебя не выдернул крестьянин, нужно быть или полезной травой, или расти там, где ты ему не мешаешь.

Игорь замолчал, пытаясь осмыслить это. Однако мысли путались и уплывали, незаметно смешиваясь с какими-то совершенно посторонними образами. Усталость наваливалась незаметно, вкрадчиво утяжеляя веки. Игорь не заметил, как закрылись глаза, и он задремал.

Друид сидел, опершись спиной на каменный выступ и вытянув ноги поперёк тропы. Ноги его до половины свисали в пропасть, но это не причиняло никаких неудобств, напротив, даже лучше расслабляло натруженные мышцы. Он видел, что Игорь задремал, но сам уснуть не мог, чувство гнетущей тревоги не покидало его с тех пор, как они в одно утро потеряли Андрея и расстались с Женей. Тревога скреблась в груди, рождая мысли тягучие и тяжёлые.

Рассеянным взглядом Друид наблюдал за плавно парящими в тумане белёсыми фантомами, образованными клочьями тумана. Плавно и мягко двигаясь, они неспешно меняли формы, сливались в смутно узнаваемые силуэты, сплетались в причудливые фантасмагорические фигуры. Иногда завихрения потоков воздуха выстраивали довольно жутковатые образы доисторических существ, казавшихся пугающе реальными, как будто кто-то прятался в тумане, тихонько наблюдая за уставшими путниками.

— Лёша…

Друид медленно повернул голову на звук голоса. На тропинке у самого края стоял Женя. Друид вскочил на ноги, в порыве радости кинулся к товарищу, но тут же остановился, пораженный его внешним видом.

— Женя, ты… Что с тобой?