Сутки по командирским часам

Последним этапом знакомства с Нокией была игра в «Змейку». На удивление Трубникова, Тимка легко прошел все ее этапы, слегка запнувшись на пятом лабиринте. Капитан, заразившись энтузиазмом сына, решил тоже попробовать свои силы в игре, но быстро «очутился на мели». Уже на третьем варианте Лабиринта с четырьмя дверьми его змея часто оставалась голодной! Тимка то и дело забирал телефон из рук отца, показывал, на какие кнопки надо было нажимать, и возвращал. Незаметно для себя он перешел с Тубниковым на «ты». Это сразу же уловило чуткое отцовское ухо, и капитан подумал с надеждой, что Тимка если ничего и не вспомнит, то хоть не будет его дичиться. Невыносимо было рядом с собственным ребенком чувствовать себя похитителем чужих детей.

Тимка уплыл в сон, едва его голова коснулась подушки. Успел только подумать, что надо было позвонить и сказать Зине и папе-Мише спокойной ночи, как вдруг увидел их! Сидят грустные, а между ними Маруська чай пьет из его, Тимкиной, чашки и варенье столовой ложкой из банки ест! Хотел Тимка подбежать, отобрать у нее чашку, но вдруг полетел. Летит и видит внизу на школьном дворе Сенька и Колька мяч гоняют. Хочет Тимка им рукой помахать! Крикнуть хочет! Но голоса нет, и рука не поднимается. Ладно, думает Тимка, посплю немного, а там видно будет…

Убедившись, что мальчик спит, Трубников, для которого бессонница стала постоянной спутницей всех ночей, решил на этот раз не идти у нее на поводу, принял двойную дозу таблеток и упал в сон, как в черную дыру…

А Зинаида Васильевна Рокотова в доме № 12 по Прорезной улице в пригороде старинного города на Оке вдруг проснулась среди ночи. Проснулась и испугалась. Михаила рядом не было. Она приподнялась и увидела, что в кухне горит свет. Михаил Петрович сидел спиной к двери, наклонившись над столом и положив себе на левое плечо правую руку.

— Ми-ша, — выдохнула Зинаида Васильевна. — Что с тобой?

Михаил Петрович вздрогнул, неловко повернулся и сбил со стола на пол пустой стакан.

— Господи, Зинуша, ты-то что встала?

— Миша, почему ты так сидишь?

— Как «так»?

— Говори, но только правду. У тебя левая рука болит??!

— Левая… — удивленно ответил Михаил Петрович, с испугом глядя, как его красавица жена в длинной ночной рубахе, укрытая почти до пояса золотыми прядями еще не седеющих волос, почти без чувств опускается на стул.

— Зина, девочка моя, что случилось?

Он схватился со стула и бросился к холодильнику за сердечными каплями.

— Скорую! Миша, нужно срочно вызывать «Скорую»!

Михаил Петрович дрожащей рукой пытался отсчитать жене двадцать капель валокордина, но, как назло, от долгого неупотребления носик капельницы был забит осадком. Плюнув с досады, Михаил Петрович открутил крышку и налил, в первую попавшуюся под руку чашку, лекарство и воду, не заботясь о соблюдении правильных пропорций. Налил и протянул жене. Та отшатнулась.

— Мишка, пей сам, не выдумывай!

— Мне-то зачем?!!

— Так рука же болит!

— Болит! И что?!!

— А мне Клара только вчера вечером говорила, что раз левая рука болит — это к инфаркту! И надо же, как во время предупредила!

Опешивший от неожиданности Михаил Петрович с размаху поставил чашку на стол и, к ужасу Зинаиды Васильевны, сказал о ее сестре Кларе очень нехорошие слова.

— Зина! — продолжил он, уже успокаиваясь. — Мне Курочкин, растяпа, вчера по левой руке доской так дал, что я думал плечо мне выбьет. Но синяком обошлось. А тут, понимаешь, я во сне на левый бок повернулся. Она и заныла. На, смотри, если не веришь!

Михаил Петрович повернулся к жене левой стороной. Рука повыше локтя припухла и наливалась синевой.

Зинаида Васильевна заплакала и сказала счастливым голосом:

— Ну, ладно, давай мне капли. Не пропадать же им.

Тимка проснулся рано, прислушался и посмотрел в окно. Шел дождь. Шумный летний ливень. Дождевые струйки то барабанили по подоконникам и балконным навесам, то прибивались ветром к оконным стеклам, стекая по ним потоками. Строптивый ветер заставлял деревья клониться к земле, и старые березы за окном, подчиняясь ему, неодобрительно покачивали мокрыми прядями из мелких ветвей и листьев.

Из ванной доносился шум воды и покашливание Трубникова. Тимка заглянул в гостиную. Кожаный диван был сложен, а на нем рядом с кейсом, поблескивая металлической чешуей, стальной питон браслета сжимал Командирские часы…

— «Бибигон!» — неожиданно для себя произнес Тимка и взял их в руки, — Подводная лодка «Бибигон»…

На пороге показался Трубников, вытирая полотенцем короткий ершик серебристых от седины волос.

— Зачем ты снял ремешок? — спросил у него Тимка, не здороваясь. — Он же красивый был! Вот тут заклепка и чайка…

— Буревестник, — поправил Трубников. — Доброе утро, сынок! Так перетерся ремешок. Но я его не выбросил. Приедешь домой — найдешь.

— Но часы ведь те же самые, да?

— Так точно. Раритет, можно сказать. Им лет тридцать. На них ни стали, ни золота не пожалели… Современные, ничего общего с такими часами не имеют. Разве что название. А на прочность ты их сам проверял: и в ванне топил, и с веранды бросал.

Трубников улыбнулся.