Суворов и Кутузов (сборник)

Особенно лебезил Наполеон перед Даву. Увидев его, Наполеон пошел навстречу, спросил, почему его давно не видно, не покинул ли Даву императора.

– Мне казалось, что вы, государь, недовольны мной, – ответил хмурый Даву.

Наполеон наговорил Даву похвал его замечательным полководческим талантам.

Затем приказал Евгению Богарне прочесть двадцать девятый бюллетень, а потом объявил, что сейчас же уезжает в Париж с Коленкуром и Дюроком, и просил всех сказать свое мнение.

Никто не возражал императору, понимая, что это было бы бесполезно.

Наполеон благодарил всех за прекрасные действия во время кампании и постарался оправдаться в своих ошибках.

– Если б я родился на троне, мне было бы легче избежать ошибок. Я поручаю командование армией неаполитанскому королю, – сказал император напоследок. – Надеюсь, что вы будете повиноваться ему, как мне, и среди вас будет полнейшее согласие.

Он радовался в душе, что уезжает, что уже через час не увидит этих тысяч голодных, оборванных, замерзших людей, которых его ненасытная жажда власти и мирового господства заставила прийти в непреклонную, суровую страну. И от радости Наполеон, никогда не отличавшийся особыми сантиментами, поцеловал каждого из маршалов. После этого поторопился уехать.

Было десять часов вечера. Вызвездило. Стоял крепкий мороз – таких в Париже не случалось. Наполеон в шубе и шапке шмыгнул в поданный к крыльцу дормез. Коленкур сел с ним рядом. Вонсович, Рустан и берейторы Амодрю и Фагальд вскочили на коней: они должны были ехать рядом с дормезом. Эскорт конноегерей давно стоял наготове.

Когда лакей захлопнул дверцу дормеза и сани, легко поскрипывая полозьями по снегу, тронулись с места, Наполеон сказал вслух то, что, видимо, терзало его все дни:

– Я покинул Париж в намерении не идти войной дальше польских границ. Обстоятельства увлекли меня. Может быть, я сделал ошибку, что дошел до Москвы, может быть, я худо сделал, что слишком долго там оставался, но от великого до смешного – один шаг. И пусть меня судит потомство!

Он помолчал несколько минут в раздумье, потом прибавил:

– А собственно говоря, чего мне стоила вся эта история? Какие-то триста тысяч человек. Причем в их числе было столько немцев! – презрительно фыркнул он.

…А в это время к большому костру гвардии, где грелось много старших офицеров, подошел командир батальона гренадер и громко сказал:

– А все-таки разбойник удрал!

– Что, император уехал? Когда?

– Пять минут назад, – ответил угрюмо командир батальона, садясь к огню.

– Бросил армию?

– Да, позорно бросил!

– Ему не впервой: вспомни Египет!

– Сам удрал, а нас оставил на погибель… Это низко! Это подло!

– Что и говорить: беспорядок в лавочке! – попробовал пошутить кто-то.

Но император Наполеон не слыхал этих осуждающих слов – он убегал от справедливого мщения народов России, которых надеялся так легко и быстро поработить.

Глава семнадцатая

Враг изгнан

Наполеон все царства поглощалИ никогда б глотать не утомился,Да отчего ж теперь он перестал?Безделица: Россией подавился!Из стихов о войне 1812 года

I

Русская армия шла за бегущей армией Наполеона по пятам.

Хотя солдат был одет и обут, но русская армия на каждом биваке оставляла сотни людей больными. А во время ежедневных форсированных переходов по разбитым проселочным дорогам провиантские фуры не всегда поспевали за воинскими частями, и русскому солдату частенько приходилось потуже затягивать пояс.

Кутузов, как опытный военачальник, знал это и на биваке обязательно подъезжал к какому-либо полку, чтобы поговорить и подбодрить людей. Он помнил, как в солдатской песне поется:

Русский наш народ таков,Он на все идти готов,Лишь бы было нам даноХлеб, и мясо, и вино.

– Что это вы, братцы, едите? – по-отечески спрашивал он, подъезжая к пехоте на своем тихом белом мекленбуржце.

– Да вот остатний сухарик размочили в водице, ваше сиятельство.

– А что, хлебушка разве нет?

– Нет, ваше сиятельство, – смущенно, точно провинившиеся в чем-то, отвечали пехотинцы.

– А говядины?

– Никак нет! – уже чуть свободнее говорили служивые.

– А вина?

При магическом слове «вино» обветренные солдатские лица расплывались в улыбке. Солдаты уже хором с мрачной веселостью кричали:

– И вина нет!

Фельдмаршал насупливался и громко, чтоб все слыхали, кричал, грозя кому-то невидимому нагайкой:

– Погодите же вы, провиантские крысы! Я вас всех вздерну на виселицу! – И, обратившись к солдатам, успокаивающе говорил: – Завтра же, ребятушки, вам доставят всего: и хлеба, и мяса, и вина.

– Покорнейше благодарим, ваше сиятельство! – весело отвечали солдаты.

Фельдмаршал светлел. Минутку молчал, а потом подмигивал левым, зрячим глазом и говорил вразумительно, не спеша:

– А матушку Расею освободить от злодея надо! Надо добить лютого врага, а то, пока мы будем отдыхать, он унесет ноги…

– Вестимо, надо!