Свадьба Берсерка

И шрам наверняка останется. Забава ощутила легкий страх. Вспомнила, как бабка Маленя как-то раз сказала, что ярлу хочется на ложе мягкого тела, чтобы рукой тронул — и услада…

А какая тут услада, если рукой тронул — и шрам. Еще, наверно, страшный будет, толстый. Она такие видела у отца, когда тот скидывал рубаху, чтобы колоть дрова.

До самого вечера, пока не явился Харальд, Забава сидела не то чтобы в печали, но с сомнением внутри. Встретила его, сидя на постели.

Он, переступив порог, тут же что-то буркнул двум рабыням — и опять оставил бабку.

Забава замерла. Опять хочет поговорить? О чем? Вдруг о побеге?

— Завтра ярл отправляется в поход, — перевела бабка слова Харальда. — И тебя возьмет с собой. Поплывешь на корабле поменьше, с рабынями. Выйдете вы на рассвете, но светает сейчас поздно, так что успеешь выспаться…

От следующих слов Забава покраснела.

— На корабле он тебя тревожить не станет, там слишком холодно. Спрашивает, как у тебя плечо? Болит?

Забава качнула головой. Жаловаться вроде как нехорошо — и по правде говоря, болело сейчас не так сильно, как в первое время.

Харальд тут же махнул рукой, отпуская бабку. Начал раздеваться. Скинул все, подошел поближе.

Забава косилась на него, на голого, пока он не присел на край кровати, расставив ноги.

Бесстыже так сел, словно совсем стыда в нем не было. А у нее так не получалось.

Она ждала, что он примется ее ласкать, но Харальд вместо этого пощупал руку со стороны раненого плеча. Коснулся ее ладони — и жестом показал, чтобы подняла.

По руке вниз стрельнуло болью, но Забава, сморщившись, все-таки согнула локоть. Он вскинул собственную руку. Медленно, прямо перед ней, сжал кулак — она покосилась и на него. Большущий…

Харальд, глядя ей в глаза, кивнул, словно хотел от нее чего-то. Забава, сообразив, сжала пальцы на больной руке.

По плечу стрельнуло режущей судорогой, пальцы задрожали, сгибаясь.

Харальд смотрел, как Сванхильд с болезненной гримасой поднимает ладонь, сжимает мелкий кулак. Пальцы слушались ее не слишком хорошо, но все же слушались. Значит, жилы не задеты.

Придется приказать старухе, чтобы заставляла девчонку двигать рукой. И заживет быстрей, и будет чем заняться, пока сидит с рабынями на кнорре.

Задумавшись уже о другом, он подхватил дрожавший в воздухе кулачишко и опустил его вниз, на постель.

Все было готово к отплытию. Даже казну заранее перенесли на его драккар — Харальд не хотел рисковать, оставляя ее здесь.

Почти все воины, отобранные им для охраны крепости, раньше служили у Гудрема. В этом был смысл — лучше, если им не придется сражаться со своими прежними товарищами.

Тот же Убби, так помогший ему при штурме Йорингарда, сделал все, чтобы дать уйти из фьорда людям ярла Хрорика, с которыми перед этим ходил в походы.

Для верности он разбавил воинов Гудрема своими. И назначил Кейлева приглядывать за крепостью в его отсутствие…

— Харальд, — вдруг сказала Сванхильд.

Он, оторвавшись от своих мыслей, шевельнул бровями, давая знать, что слушает.

— Это, — девчонка показала здоровой рукой на повязку, — плохо?

Сказано было не очень чисто и Харальд задумался, что она имеет в виду.

— Очень плохо, — с разнесчастным видом заявила вдруг Сванхильд.

И Харальд, нахмурившись, придвинулся поближе. Медленно стащил с нее рубаху — она даже не стала прикрываться здоровой рукой. Только покраснела.

Узлы на шее и подмышкой, державшие повязку, оказались затянуты слишком сильно. Так что пришлось повозиться, пока он их распутал. Полотно отстало от раны не сразу, а отдирать его рывком Харальд не хотел.

Он уже собирался намочить присохшую ткань элем — единственное, что было сейчас под рукой. Но тут повязка отошла. Сванхильд прикусила губу, судорожно выдохнула.

Края у раны оказались красноватые, но без желтых корок. Харальд прошелся пальцами по обеим сторонам от шва, осторожно придавил. Кожа не проминалась, как случается над гнойным пузырем, капли нигде не выступали…

На всякий случай Харальд наклонился к ране и понюхал. Нет, гнилью не пахло.

Девчонка морщилась, вздыхала — и смотрела печально.

— Хорошо, — сообщил он наконец. Добавил не столько для нее, сколько для себя: — На мужиках, конечно, заживает быстрей, но для женщины и так неплохо. Скоро только рубец…

И тут Харальд осекся, глянул на нее повнимательней. Снова задумался, но уже о ней.

Она только-только начала вести себя как женщина. И тут рубец на плече. У женщин свои битвы — а оружием в них они считают свое тело. Не без основания, надо сказать.

Но тут такая мелочь. У него самого этими шрамами вся шкура посечена.

Правда, на нем все заживало как на звере, оставляя лишь тонкие белые полоски. Иногда даже без них обходилось…

Он двумя руками подхватил ее тело под грудками, привлек к себе. Приподнял, стараясь не задеть руку со стороны раны, посадил себе на колени.

Соски, пока еще мягкие, коснулись его груди. Потерлись о его поросль, тревожа кожу, когда девчонка задышала чаще…

Так оно лучше, удовлетворенно подумал Харальд. Никакой рубахи, никакой ткани. И волосы, потоком падающие за плечи, ловили сияние светильника, поблескивая золотом.