Свадебное путешествие

Что до мелкой мебели — она боялась, что воры утащат ее из-за дорогой древесины, — то она всю ее заперла на ключ, всю, с пола до потолка во всех спальнях. Все наличные деньги она сдала в банк, разместив под хорошую и надежную гарантию, а старому еврею, рекомендованному ей друзьями как человек честный, отдала на хранение дорогие ткани и серебро, а в дом впустила отставного военного, искавшего места консьержа, не взяв с него денег за постой; однако предоставила в его пользование только лишь кухню с мансардой. Потом, заперев на два оборота двери всех погребов и спален, опечатала их.

Тогда, вздохнув немного свободней, она принялась скрупулезно обмозговывать план действий, точно паучиха, плетущая паутину в надежде заманить туда врага своего.

Обе женщины пустились в путь на третий день, в четыре часа пополудни.

Розье и сама не смогла бы счесть, о скольких же за эти два дня она мечтала злых делах, выпущенных ядовитых стрелах, бесчисленных неприятностях, доставленных свежеиспеченным супругам, дабы внести печаль и скорбь в дом своего супостата.

Мошка, радостно вспархивающая к самому солнцу, не замечает сетки, на которой, разорванная на части, сложит свою жизнь; птица не замечает охотничьего силка; так и оба несчастных влюбленных, неразлучные друг с другом, думали лишь о том, как быть милыми, счастливыми и творить добро.

Любовь — поэма. Беспечные, они вдвоем читали ее.

XV

Это произошло в один из тех прекрасных дней конца августа, когда кругом уже пахнет закатом, а свежие и повлажневшие морские ветерки напоминают, что не за горами осень. Был полдень, погода стояла великолепная. Небо нежно-голубое, еще подкрашенное бледными дымками: на горизонте массивные белые барашки облаков казались небесными постелями, приготовленными для влюбленных ангелов. В воздухе была разлита смутная печаль — эта томная печаль смены времен года, — уже темнели и отливали позолотой кроны деревьев, прежде чем совсем избавиться от летних украшений, им хотелось надеть самые красивые и потом уснуть на три месяца тем самым живым сном, которому могли бы позавидовать столько детей человеческих.

Поль и Маргерита были счастливы — нет, не тем послеобеденным счастьем глупцов, которое выглядит лишь брожением плоти; но неподдельным счастьем любящих существ, тем счастьем, в глубине которого всегда, как жемчужина, таится оправленная слеза.

Они шли по дороге на Париж, той самой, знаменитой еще в Средние века дороге, на которой свирепых разбойников так отважно укрощали «любезнейшие дамы и девицы», на дороге, что порождала мечты, змеясь промеж двух высоких откосов, обсаженных вздымающимися к небесам деревьями, и где каждый миг можно ждать, что вот-вот мелькнет сильф с крыльями из листьев кувшинки, говорящая королевна-лягушка, фея-кротиха — благословит она вас или проклянет своими мохнатыми лапками, похожими на руки старика адвоката, чьи пальцы одряхлели от копания в извилистых прорехах на крутых подземных тропинках права.

Маргерита с мечтательной улыбкой склонила головку на плечо Поля.

— Маргерита, — сказал ей он, — над всем этим маленьким мирком господствует мощная сила, которая зовется Случаем, быть может, не по праву, ибо действия случая в действительности не порождают ничего, кроме поступательного ряда природных хитросплетений. Нам ничего не известно о характере таких хитросплетений, и в то же время, любя чудеса и таинства, мы воображаем себе под личиной этих природных хитросплетений — Бога, лукавого, непостоянного зубоскала, почти всегда несправедливого…

Философия подобного толка не прельщала Маргериту, но чарующим чутьем своего доброго сердца она понимала — бывают минуты, когда мужчины, привыкшие мыслить, чувствуют необходимость выговориться, особенно если они не поверяют своих мыслей бумаге, что само по себе дело недоброе, или издателю, что и вовсе худо. Даже больше — она была так влюблена, что не могла и вообразить, будто из уст ее «муженька», как забавно выражаются германские народы, может исходить что-либо, кроме слова истины, и что в любом его движении — будь то манера говорить или интонация, в любой форме — философии или религиозных размышлений — таится что-нибудь еще, кроме песен, на разные лады прославлявших любовь Маргериты.

Итак, она склонила головку на плечо Поля, а он продолжал:

— Один философ, такой же безумец, как все люди этого сорта, однажды покинул город, в котором было понастроено множество домов, чтобы на голову ему никогда не упала ни черепица, ни строительный камень. Он удалился в привольные поля, уверенный — как будто можно быть хоть в чем-то уверенным в этом мире, — и даже твердо убежденный, что так он уж наверняка избежит насильственной смерти. И что же! Дьяволу-Случаю было угодно, чтобы как раз в этот миг орел схватил черепаху, взмыл с нею ввысь и, решив, что она слишком тяжелая, а может быть, из ненависти к философии как таковой, выронил ее на голову философу и совершенно ее проломил. Тот же, полагая, что избежит смерти от черепицы, не принял в расчет, что смерть может прийти и от черепахи. Вот несчастный случай.