Алан покровительственно обнял Ирию за плечи (сгинь куда-нибудь, а!), надменно кивая слуге: говори, дескать, при мне. Чувствительная баронесса без кавалера серьезных вестей ну просто не переживет.
Как же ему не терпится поскорее доложить Ревинтеру!
Пьер, к счастью, промолчал. С выражением лица «Сезара Основателя, принимающего послов».
А Ирия рывком высвободилась из удушающих объятий Эдингема. Тот так ошалел, что удержать не попытался.
— Простите меня, друг мой… — продекламировала она трагическим полушепотом отпетой комедиантки. Будем надеяться — сносной. И не из самого бездарного театра. — Но у меня хватит мужества вынести любые вести! Я должна уважать конфиденциальность того, кто их мне послал. Я… Вы же читали «Историю добродетельной Гризельды». Вы должны меня понять…
Только бы Пьер не принял «баронессу» за дуру! Не должен — слишком давно знает. Если только не решит, что она помешалась именно сегодня…
— Но вы — так хрупки, я настаиваю…
Ну какого змея нельзя просто заявить: «Катись к Темному, ревинтеровский шпион»⁈
— Это я настаиваю… Увидимся завтра, друг мой! Я надеюсь услышать и ваши стихи! Вы говорили, что пишете их…
Минута стоила того. Вряд ли выражение ее лица при известии, что кузен Констанс — поэт, было столь же ошеломленным.
Теперь Эдингем станет гадать, когда успел сболтнуть подобную глупость. А чуши он нес столько, что вряд ли вообще запоминал. А если даже и так — дурочке-баронессе положено всё путать.
С тем же ошарашенным лицом Алан склонился над запястьем баронессы.
— Всего хорошего, друг мой.
Передавай привет графу Ревинтеру!
Кто ввел дурацкий обычай рукоцелования? Иногда это дико раздражает. И отнимает уйму ценного времени!
3
— Что за срочность, Пьер?
Гулять по саду с собственным слугой правила приличия, к счастью, дозволяют. Оставаться с ним наедине — тоже. Лакей не может скомпрометировать… за исключением особо скандальных случаев.
Баронессы не флиртуют с конюхами — это известно всем. Потому как флиртуют исключительно с благородными кавалерами. Снисходить до простолюдинок — удел мужчин. Женщина может избрать лишь равного. Еще одна глупость, но как же она сейчас удобна!
Ибо говорить о чём бы то ни было в присутствии Алисы — еще хуже, чем в обществе Алана. Среди фрейлин умирающего лебедя полно не только глупых куриц и кротких голубиц, но и ядовитых змеюк. В этом бестиарии не только ревинтеровские шпионки найдутся. А будь Ирия оным Ревинтером или Мальзери — подкупила бы и разносящих напитки служанок.
— Госпожа баронесса. Ирэн! — Пьер заговорил, лишь когда они убрели к темному пруду в глубине сада. Заговорил совсем другим тоном. Хмуро и печально.
Пруд, а над ним — статуя плачущей девы. Жасмин — не курица, не змея (кажется) и слишком невзрачная для голубицы — рассказывала, что у неизвестной девы погиб возлюбленный. И теперь она вечно оплакивает его… Ирия бы тоже оплакивала. И не только возлюбленного. Кроме них есть еще отцы, сестры, друзья…
— Я вас слушаю, Пьер.
— Ирэн, у меня плохие новости, — глухо выговорил слуга.
Уже привычная невидимая ледяная лапа нежно погладила от затылка до пят. Мягкая такая — с втянутыми когтями. Сейчас выпустит!
А Пьер молчит. Потому что не в силах говорить. И смотрит не на госпожу, а на рыдающую статую.
Ирия успела мысленно похоронить Анри, Эйду и Катрин, а слуга всё хранил молчание.
— Кто умер?
— Ваш дядя — его светлость герцог Ральф-Луи-Эжен Тенмар.
Глава 10
Квирина, Сантэя.
1
В седьмой день недели в Сантэе рано встают лишь солдаты, чья очередь нести караул. Ну и торговцы. Или гладиаторы — если их вызывает сам генерал Поппей Август Кровавая Псина.
Надо бы собраться с мыслями. Понять, что в очередной раз потребовалось квиринскому мерзавцу. Но солнечное утро сделало свое дело — Конраду захотелось хоть на миг позабыть обо всех неприятностях. И уже случившихся, и только грядущих.
Пустить бы сейчас коня в галоп! Больше двух лет лишен этой радости… И еще неизвестно, сколько будет лишен.
Ладно, радуйся хоть медленной рыси. Вспомни, как размышлял в тюрьме, увидишь ли еще хоть раз живую лошадь.
Увидел! Даже в седло разрешили сесть. Потому как на сей раз Кровавый Пес решил принять Анри в собственном особняке. А командир согласился взять с собой Конрада Эверрата и Кевина Контэ.
Подмигнув хорошенькой смуглянке, юной уличной торговке (надо бы запомнить дом, возле которого ее видел!), юноша ухмыльнулся. Сегодня после обеда — «вольная». Смугленькую Конрад навестит… не сдали бы только Эсте свои же! Знакомиться с острым банджаронским кинжалом он совершенно не жаждет.
Ехать бы так и ехать! Не выйдет — вот и квартал великосветской знати. Сады вокруг особняков — впору королевским. Домики в садах — наверное, не хуже.
А Анри хмурится! Это плохо. А еще хуже — что он так мало спит!
Когда Кровавая Псина Кровавой Квирины вызывала его в прошлый раз — на арене грянул тот кошмар. Кридель потом два дня валялся в лихорадке. А когда более-менее оклемался — Анри убрел один вглубь сада. И никого не хотел видеть!
Лучше бы Конрад сам оказался тогда в амфитеатре. И сам, вместо командира, убил того несчастного!