Свечка. Том 2

Последним штрихом к тому оставшемуся в памяти портрету уродца был белый ситцевый платок на его голове, завязанный узлом под подбородком, как у старушек, – почему-то это поразило тебя больше всего.

Рядом с инвалидной коляской, в которой сидел несчастный, стояла его мать – женщина лет сорока с лицом устало-озабоченным и нервно-деловым. Она охотно отвечала на вопросы потрясенных женщин и отгоняла от лица мальчика мух. У ног его стояла картонная коробка, в которую сердобольные женщины охотно бросали деньги, причем не только мелочь. Вот и твоя Варвара Васильевна, шмыгая носом и крестясь, опустила в нее бумажный рублик.

Ты не хотел смотреть на уродца и – смотрел, не смотрел и – видел…

Вот и теперь: не хотел смотреть на белого негра – и смотрел, не смотрел – и видел…

Но, верно, этот парень, Федькин сын (неужели и вправду Федькин сын?!), привык к подобной на себя реакции – насупленность первого взгляда сменилась презрительностью не только к тем, кто на него смотрит, но и к тем, кто не смотрит.

«Посмотрели? Удивились? И что дальше?» – спрашивали его нечеловеческие мутно-лиловые глаза.

Глядя на тебя, пребывавшего в крайней степени удивления, и косясь на своего хозяина, «церберы» давились от смеха, а гордо откинувшийся в кресле Федька еще шире расправил плечи, выпятил грудь и вывалил живот, наслаждаясь демонстрацией своего отцовства.

Облизнув большим желтым языком расплющенные губы, он обратился к парню с напускной строгостью:

– Ну, ты где шлялся, а? Рюмки с могил опять сшибал? А?

«Церберы» подобострастно засмеялись.

Понимая, что это игра, что вопрос задан несерьезно, парень еще больше нахмурился и ответил в тон:

– Нигде я не шлялся. Ничего я не сшибал.

Голос у белого негра оказался самым что ни на есть негритянским – гортанным, точней будет сказать – проголосил, пропел, почти как Луи Армстронг.

– Ладно, – примирительно махнул рукой Федька, – иди сюда, сынок, познакомься с моим лучшим другом. Иди, не стесняйся.

– Я не стесняюсь, – вновь проголосил тот, как это делают непокорные, при каждой возможности демонстрирующие свою непокорность дети.

Поставив в угол белую дубину, он направился к вам, чуть откинувшись назад, танцующей необязательной походкой, и, остановившись напротив тебя, протянул руку и представился:

– Иван.

«Церберы» опять засмеялись.

– Евгений, – торопливо поднимаясь, тихо и неуверенно отозвался ты.

Ладонь белого негра была сухая и горячая, как будто он только что держал ее в красной африканской пыли.

– Евгений Алексеевич Золоторотов, – поправил тебя Федька, прибавляя недостающие, подобающие важности момента отчество и фамилию. – Мы с ним в одном институте учились, дружили, по театрам ходили, по музеям, одни и те же книжки читали… Ты спрашивал, кто такие интеллигенты, покажи мне живого интеллигента. Помнишь? Я говорю: «Где я тебе их тут на кладбище найду?» Так вот, вот он, Евгений Алексеевич – самый настоящий русский интеллигент.

Ты смутился и даже разозлился за эти слова на Федьку и одновременно успел заметить в глазах парня родившийся к тебе интерес.

Только что он смотрел на тебя, как на одного из всех, а теперь – как на единственного здесь.

Федька тоже это заметил и усмехнулся.

– Называй его дядя Женя… Можно, Жек?..

– Можно, конечно, – вконец смущенный, пробормотал ты и сел.

– Дядя Женя, – гортанно повторил белый негр, как бы пробуя на вкус и запоминая твое имя, и гортанно же хохотнул.

(Странно, но тебя никто еще так не называл – дядя Женя.)

Федька обнял белого негра за плечо, притянул к себе и, приставив, щека к щеке, свою расплющенную морду к его выбеленному лицу, оскалился, словно собравшись фотографироваться, и, глядя на тебя с задорным вызовом, спросил:

– Ну скажи, похож на меня Ванюшка? Скажи, похож, похож?

Вопрос показался тебе серьезным, значит, ответ тоже должен быть серьезным, – ты напрягся, всматриваясь в чужие неприятные до отвращения лица и отыскивая между ними родственное сходство…

Не так Ванюшка походил на Федьку, как Федька на Ванюшку – расплющенные губы, вдавленный нос – что-то негритянское появилось в твоем бывшем друге, тогда как в негре, несмотря на его белокожесть, не было ничего русского. Но если захотеть, сходство всегда можно найти. Ты не мог обидеть своего бывшего друга, да и не хотел, к тому же в твоем смятенном мозгу связались Федькина работа в Африке и этот парень.

«Наверное, он родился там от тамошней негритянки и Федька забрал его с собой», – думал ты.

– Похож, – кивнул ты и спросил смущенно: – Он из Африки?

«Церберы» вновь грохнули, с оглядкой на Федьку, смехом, и он сам захохотал, брызгая во все стороны слюной.

– Из Городища, блин! – закричал Федька в ответ, прижимая к себе белого негра и слюняво целуя его в щеку. – Он пока еще, как был, Форточкин, но я его на свою фамилию запишу – Смертнев, как и я, Смерть будет.

Ванюшка отстранился и с детской непосредственностью провел по щеке ладонью, стирая последствия поцелуя.

Кажется, ему не нравился разговор на эту тему, но именно на эту тему Федька хотел сейчас говорить.