Свечка. Том 2

– Да я уж и не помню… А нет, вспомнил! Книжку все нам вслух одну читала. Название забыл, а про что – помню… Там паренек один, студентик, голодный-холодный старуху топором кончил – деньги были нужны, задолжал, что ль, или в карты проигрался. И только он ее замочил, сестра старухина из соседней комнаты выползает, я тебе скажу, это правда, так всегда в жизни и бывает, стоит только начать, ну, он и ее…

– «Преступление и наказание»? – обрадованно проговорил ты.

– Чё?

– «Преступление и наказание» Достоевского?

Отец глянул с уважением.

– Ну, если ты так говоришь…

– Ну и как тебе? Понравилось? – живо и заинтересованно спросил ты.

– Что? Книжка-то? Да чего сказать… Спали мы на уроках… По две смены вкалывали, стекловату паковали, я до сих пор иголками стеклянными харкаю. – Отец задумался. – Она ж, эта книжка, до революции была написана, правильно? Ну вот… А тогда, как ни крути, другая была жизнь и народ был другой. Как говоришь – «Преступление и наказание»? Правильное название, но не по нынешним временам. Это раньше преступление и наказание рядом ходили, а нынче они порознь живут, не знаю уж, кто развел их и когда. Коммуняки, наверно… Нынче одни старушек решают, а другие сидят. Знаешь, за что я свой первый срок получил? Ну угадай… – Отец улыбался, ожидая от тебя единственно правильный ответ.

– Ни за что? – неуверенно спросил ты.

– Молодец, садись, пять! – хрипло рассмеялся отец и, тут же делаясь серьезным, продолжил: – За нарушение паспортного режима! А какой режим, если я вообще по чужим документам, не под своей фамилией жил. Рассказать, как я, Костя Краснопевцев, Лёшкой Золоторотовым стал? Сейчас расскажу…

Отец решительно и громко вздохнул, напрягся телом, расправил плечи, без особого труда возвращаясь в свое прошлое.

– Было так! – начал он тоном, подтверждающим, что именно так все и было. – Жил я с матерью в деревне, отца на фронте убило. Голод, холод, нищета… В лаптях ходили! Уже и Сталин подох, и Никитка вроде на трон уже сел, а мы – в лаптях. Рабы мы были, сынок, натуральные рабы КПСС! А председатель наш Пасюк – натуральный рабовладелец. Запивал два раза в год, перед посевной и после уборочной: два ящика водки в сельпо возьмет, в конторе запрется и, пока не выпьет, не выходит. Осень была, перед октябрьскими праздниками. И вот иду я холодным осенним вечером по улице родного села к дружку своему закадычному Лешке Золоторотову, чтобы с ним и с зазнобой нашей общей Катькой Борщовой семечек полузгать да побалаболить.

А темнотища!

Снег не выпал еще, на небе ни звезды, в избах ни огонечка. Семь часов вечера, а все уже спят, керосин экономят. На ощупь буквально иду, чтобы в яму какую не вбухаться.

И вдруг – огонек!

Контора нашего колхоза под названием «Светлый путь», светлый, какой же еще… У Пасюка не то что керосина залейся, у него и свечек без счету… А надо сказать, боялись этого гада пуще немцев в войну, пуще фашистов, да он и был хуже фашистов. Герой-разведчик, живым людям, как баранам, глотки ножиком перерезал, в том числе и своим, он сам рассказывал, а он не врал, с чего ему врать. Так боялись, что не подходили близко, если сам пальцем не поманит. А во время запоя ближе чем на сто метров к конторе не подбирались, запретил рабам ближе подходить.

Не скажу, что не боялся я итить, – боялся, но…

Захотелось увидеть, как он там живет, страсть как захотелось.

Подкрался, подполз почти что, заглянул в окошко – шторка наполовину была задернута. Лежит наш товарищ Пасюк, свинья свиньей, на голом полу, рылом в половик уткнулся и храпит.

И тут меня, сынок, первый раз в жизни на воровство потянуло.

Да какое воровство – баловство!

Мы голодные были, картошки досыта не ели, а там на столе чего только нет: и колбаса городская, и конфеты шоколадные горкой насыпаны а посреди – три апельсина. Это я сейчас говорю – апельсин, а тогда и слова такого не знал. Думал – банан. Банан я тоже не видел, но слово слышал хотя бы. Тронул раму – открыта, зимние еще не вставили. Ох и ловко… – мотнул головой отец, сам себе удивляясь и все глубже погружаясь в прошлое: – Думал, возьму нам с Лешкой бутылочку, они у Пасюка без счета, ну и апельсинку-бананку эту самую… И уже руку протянул и вдруг гляжу: сейф открыт нараспашку, а в нем пачка денег во-от такой толщины, мы их вообще не видели, денег, рубли в руках не держали, за палочки-трудодни с утра до ночи вкалывали, а тут…

Ты думаешь, я их взял?

Не-е…

А рядом пистолет лежит немецкий трофейный с серебряной рукояткой.

Думаешь, его цапнул?

Опять нет!

Там, чуть поглубже, были стопочкой сложенные паспорта.