Свечка. Том 2

Думали, иностранка, из бывших русских эмигрантов, которые стали приезжать и в такую глушь. Говорили даже, что это та самая генеральская дочка Попова, целый год не пускавшая большевиков в Городище, что не убита она была своей сестрой, а тайно отпущена, а с колокольни сбросили куклу в человеческий рост, была, мол, в генеральской семье такая.

Раздавала деньги, помогала, а потом была изнасилована группой постояльцев Иванкинского индома.

В больнице она кричала, что их всех надо убивать, твари неблагодарные…

Марья Михайловна бросила на меня смущенный, растерянный взгляд и проговорила тихо.

– А за что их убивать? И кого они должны благодарить…

3

Этой истории Золоторотов не знает, и я не стал ему рассказывать, хотя он встречался с той женщиной и даже провожал в последний путь. Да и не о ней сейчас речь…

Очень любопытно, хотя и не бесспорно Евгений Алексеевич рассуждал о чудесах, когда я с большим трудом вывел его на этот разговор. Он знает и признает только два чуда: природу и семью. Все остальное, все эти исчезновения, появления, проявления, явления, стояния, видения и пр., и пр. – все это вызывает у него сочувствие и смущение. Когда я рассказывал, как трое суток стоял в очереди, чтобы приложиться к поясу Богородицы, он так сочувственно, если не сказать иронично, на меня посмотрел… Хорошо, что ничего не сказал, а то бы поссорились.

В золоторотовском доме нет никакого красного угла, как у нас с женой в Трехпрудном, с лампадкой и большим количеством образов. У них всего одна икона, которая стоит на крепкой полке посреди стены в гостиной – в большом, обгоревшем на углах киоте за закопченным стеклом, за которым с трудом можно разглядеть Семистрельную… Я конечно же спросил, и Золоторотов охотно рассказал, что она, видимо вынесенная кем-то из горящей церкви, переходила из рук в руки и даже была причиной нешуточных разборок, пока после очередного шмона не оказалась в руках тогдашнего Хозяина. Он-то и сунул ее при освобождении Золоторотову, сказав с привычным в адрес заключенного раздражением: «Унеси ее на волю от греха подальше». «А почему я?» – решился Золоторотов на вопрос, на который в любой другой ситуации не решился бы. Хозяин удивленно вскинул брови – он тем более вопроса не ожидал, и заговорил, возвышая голос и переходя на крик: «А потому что тебя, дурака, первого освободили. Понял? Свободен!»

Все это Евгений Алексеевич рассказывал с улыбкой, а то, как со справкой об освобождении пробирался по стране с большой завернутой в газету иконой под мышкой и как каждый постовой считал своим долгом его остановить и потребовать объяснения, что это за предмет культа, откуда он и почему, – со смехом.

«Хотя некоторые крестились», – прибавил вдруг он.

Впрочем, какого-то особого религиозного отношения к Семистрельной в золоторотовской семье я не заметил, как мне показалось, ее почитали больше как семейную реликвию, разве что Кира была убеждена, что икона чудотворная и обязательно одарит ее мужем, красивым, богатым, «пусть и не молодым»…

– Сомнительные чудеса питают сомнительную веру, а природа и семья – чудеса несомненные, – сказал однажды Золоторотов.

– Рыжики? – спросил я, имея в виду природу.

Золоторотов понял меня и засмеялся.

– И рыжики в том числе.

Про семью Куставиновых я говорить не стал: и для меня та семья – несомненное чудо.

А кстати, рыжиков вокруг «Маяка» – море!

О своей матери он рассказывал сдержанно, с интонацией вины в голосе, с трудом удерживая лицо…

В той золоторотовской папке, помимо «Собак и кошек…», письма Геры из Израиля и других бумаг, лежало довольно странное приглашение на свадьбу – первая полученная им в заключении корреспонденция. На длинной раскрывающейся открытке с двумя целующимися голубками было написано замысловатым типографским шрифтом:

Приглашение на бракосочетаниеПою тебя, бог Гименей!

Ты соединяешь невесту с женихом.Ты любовь благословляешь —Бог новобрачных.Бог Гименей, бог Гименей!

Многоуважаемый Евгений Алексеевич!

Имеем честь сообщить вам о бракосочетании Петра Аркадьевича Черняева-Бастардова и Анны Андреевны Твёрдохлебовой, имеющее место быть пятого апреля сего, двухтысячного года от Рождества Христова в Центральном дворце бракосочетаний (бывш. Грибоедовский) города-героя Москвы в десять часов поутру с шампанским и поздравлениями, с последующим их отбытием в Крым для проведения медового месяца в родовом имении жениха в знаменитом своими виноградниками селении Бастардо.