Сверхчеловек

Ну, ничего, сейчас я их!..

Облом-два!

Не слушаются меня ни ремни, ни застёжки, ни вообще — хоть что-нибудь! Да и тело упирается, не желая сдвигаться ни на миллиметр, словно не моё. Несмотря на все мои потуги вполне достоверно изображает бревно, и вообще — вполне успешно делает вид, что оно парализовано!

А когда попробовал пошевелить хотя бы головой, обнаруживаю, что и она, зар-раза такая, не слушается. И могу из всех сознательных движений только рот открывать (А точнее — приоткрывать!) и моргать! Ну, ещё глазами водить по кругу. Хотя тело… Ощущаю. Ну, хоть это радует: все его части, вроде, на месте. Чувствуют. Но — не двигаются!

Вдруг дверь в небольшом (Только сейчас обратил внимание: не больше кухни!) тёплом (Лежу я голый, но мне не холодно!) помещении открывается, и входит медсестра. Нет, не такая красавица, как давешняя Анна, а старая, невзрачная, и переваливающаяся на ходу, словно утка. (Видать, артрит какой замучил!) С морщинистым и незапоминающимся лицом, на котором, похоже, навсегда застыло выражение хронического недовольства всем и всеми. При виде моих открытых глаз нахмуренные брови словно хмурятся ещё сильней. Пытаюсь залезть к ней в мозг, и выяснить, где я и что со мной.

Но ничего не получается! Глухо, как в танке. Чёрная стена перед «внутренним взором»! И мысли — только мои! Перепуганные и растерянные… Что за!..

Чёрт меня раздери. Вернулся я, похоже, в обычное, «человеческое», состояние!

И действительно парализован. И сверхспособности пропали…

Да и ладно. Главное — жив!!!

Осуществилось, стало быть, моё самое заветное желание!

Медсестра между тем разлепляет наконец ниточку рта, и что-то говорит.

И я ничего не понимаю. Кроме того, что говорит она на немецком!

Пытаюсь тем не менее что-то ответить ей. Хотя бы — что не понимаю. Но…

Звуков из пересохшего горла извлечь не удаётся!

Кошмар! Я что же — ещё и онемел?! Точно — парализовало! Как Хокинга какого…

Она между тем подходит поближе, обходит вокруг меня. Трогает руками ремни — явно проверяя, хорошо ли они меня удерживают. Затем смотрит и на капельницы. Одну, в которой жидкость почти закончилась, отключает, и увозит в угол. После чего просто…

Выходит! Даже не оглянувшись! Да что же это за свинство!

Ну и ладно: попробую, пока про меня забыли, или игнорируют, разобраться в себе, и своих ощущениях. Может, что-то, или кто-то меня и мои силы блокирует, и нужно только от него как-то избавиться? Эй, напарник! Ты мне нужен, как никогда! Но…

Отклика нет.

Куда же он делся?! Неужели погиб?! Это очень плохо. Ведь теперь мне придётся всё делать самому. Не надеясь на его звериные инстинкты и способности. Вот же свинство. Потому что не совсем хорошо: одному-то…

Но «восстановительный процесс» нужно начинать!

Ну-ка, ноги. И руки. Чёрта с два: не слушаются. Ну, ничего, похоже, время у меня ещё будет. Для самоанализа и тренировок.

Однако я рано радовался: не проходит и трёх минут, как дверь снова открывается, и входят двое. В немецкой военной форме!!!

И одного я сразу узнаю: Ханс!

Всё становится понятней: я — на нацистской базе, подо льдами Антарктиды! Ведь Ханс здесь — начальник! (А, собственно, куда ещё он мог бы меня привезти, как не «домой»?!) Но что же со мной случилось?! И почему меня… Парализовало?

Взгляд Ханса только совсем уж наивный балбес посчитал бы тёплым.

Зато второй, невысокий и кругленький, мужчина, которому явно за шестьдесят, смотрит на меня с нескрываемым интересом. Лицо у него гладко выбрито, и своё пенсне он с носа не снимает, предпочитая смотреть на меня поверх него — явно дальнозоркий.

Ханс что-то говорит по-немецки. Тон весьма сердитый. Или это мне с непривычки так кажется — до этого-то я не заморачивался с ним разговаривать, а приказывал, что мне было надо, передавая прямо ему в мозг! Не ожидая от него ответов.

Круглый мужчина на плохом английском переводит:

— Если ви понимайт меня, и в состояние отвечать, ви моргайт один раз.

Я так и делаю.

Толстячок приподнимает брови: доволен. Но он продолжает:

— Гут. Теперь ви запомнит: один раз — «да», два — «нет». Ви понимайт?

Моргаю: «да».

Толстячок оборачивается к Хансу, который стоит, буравя меня взглядом, словно я — жук какой под стеклом в музее энтомологии, и только переваливается с носка на пятку. Поскрипывая при этом чёрными отлично начищенными сапогами. Толстячок что-то говорит Хансу. На немецком. Очевидно, сообщая, что я к «разговору» готов.

Ханс что-то говорит. Фраза довольно длинная. Толстячок хмурится: