Сверхновая американская фантастика, 1994 № 01

Премия за лучший роман-фэнтэзи Ассоциации фантастического в искусстве и канадский Каспер (аналог Хьюго) отметили дебют Чарлза де Линта в 1984 году — «Джек-Победитель Великанов». А повесть «Бумажный Дед», вошедшая в наш первый номер, попала в номинацию на премию Уорлд Фэнтэзи за 1994 год.

Родился Чарлз де Линт в Нидерландах, рос и воспитывался на Юконе, в Турции, Ливане, канадской провинции Квебек. Сейчас он — гражданин Канады. Вдвоем с женой, Мэри Энн Хэрис, художницей по тканям, де Линт живет в Оттаве. Вместе они также играют в ансамбле кельтской музыки «Прыжок к солнцу»,

причем Чарлз не только скрипач, как можно догадаться по тексту повести, но и флейтист, исполнитель на баяне, гитаре, бузуки и бодране — ирландском барабане, обтянутом козьей шкурой. Мрачная сторона интереса к кельтам проявилась в серии романов ужаса под псевдонимом Сэмюэл М. Кей.

«Бумажный Дед» — на грани света и мрака. Это попытка отстоять у иномира то, что дорого человеческой душе.

Чарлз де Линт

Бумажный Дед[25]

Если вы считаете образование дорогостоящим, испробуйте невежество.

Дерек Бок

Церкви не есть пристанища для духовного просветления, они ограничивают дух. По словам Джилли, упорядочение Таинства ведет к подрыву самой его сути. Сомневаюсь, что вполне согласен с нею, к тому же я недостаточно хорошо разбираюсь в таких вещах. Когда речь заходит о предметах, не поддающихся логическому объяснению, я отступаю и оставляю их на долю Джилли или своего брата Кристи — их хлебом не корми, дай только порассуждать. Если бы мне пришлось определить свою принадлежность к какой-либо церкви или мистическому братству, это была бы преданность мирскому гуманизму. Меня интересуют реальные люди и реальная действительность — здесь и сейчас. Возможное существование Бога, волшебство или некий Иной Мир не вписываются в мое мировоззрение.

Кроме, разве что…

Вы, конечно, знали, что последует «кроме», иначе — зачем бы я это писал?

Не то чтобы мне нечего было сказать. Я полон творческой экспрессии, но только в своей музыке. Я не художник, как Джилли, и не писатель, как Кристи. Но то, что случилось со мной, действительно не может быть выражено скрипичной мелодией — хотя нет, и это не совсем верно. Я мог бы передать это, но не уверен, что слушатели воспримут именно то, что им предназначалось услышать.

Так ведь и бывает в инструментальных пьесах, поэтому, наверное, лучшие из них и живут столь долго: слушатели получают то, что каждый — он или она — желает услышать. Скажем, композитор пытается поведать об исходе некоей великой битвы. А всем по отдельности музыка может говорить — кому об утраченных родителях, кому о страданиях друга, изнуренного болезнью, кому — о лани, застывшей в сумерках на опушке леса, да еще о тысяче всяких вещей.

Реалистическое искусство, каким занимается Джилли (вполне реалистически выраженные, ее темы вырастают из модернизированных в городском духе иллюстраций Эндрю Лэнга к книжкам сказок, которые мы все читали, когда были детьми), и собрание городских легенд и историй, какие пишет мой брат, не допускают такого разброса. То, что легло на холст или бумагу, не важно, сколь умело нарисовано или написано, не дает такой свободы толкования.

Вот почему я пишу это: может быть, изложенная черным по белому, та история станет понятнее мне самому.

Всю прошлую неделю, каждый день, поиграв перед полуденными толпами торговых рядов на Вильям-стрит, я шел через город сюда, к собору Святого Павла. Добравшись, садился на ступеньку, раскрывал блокнот и пытался писать. Трудность была в том, что я никак не мог определить, с чего начать.