Свержение ига

Задумался великий князь: «Надобно сыск строгий учинить — коли дерево потрясти, так гнилье первым падает. Только вот беда: промеж гнилья и добрые плоды могут случиться. И опять же у виноватого сто оговорок наперёд готовы, а невинный сразу и не знает, как себя защитить. Поди разберись тут верно». И, словно отвечая его мыслям, донёсся слабый голос отца Паисия:

   — Не торопись, сын мой. Вспомни, что приказал рабам человек, у кого на поле явились плевелы: «Не выбирайте плевелы, ибо выдернете с ними и пшеницу. Оставьте расти то и другое до жатвы, а во время жатвы уберите прежде плевелы и сожгите их, а пшеницу уберите в житницу мою...»

   — И я, святой отец, о том же помышляю. Да вот как нам время жатвы сей ускорить?! Ведь негоже у себя под боком врага иметь. Надо его, мыслю, быстрей укараулить...

   — Дозволь мне, государь, ещё слово сказать, — осмелился Матвей, — есть у меня одна мысль.

   — Говори.

   — Пустим слушок, что Яшка Селезнёв в ваши руки живым попался: твой-де человек не до смерти его убил. Поместишь его в свой дом загородный якобы для лечения, а через малое время прикажешь тайно, как и давеча, перевезти его с малой охраной в пыточный дом. Мастера заплечных дел у тебя известные — из любого правду вытянут, — опасно им знающего человека в руки передавать, вот и попытаются злодеи его освободить. Тут-то ты их за руку и схватишь, а от руки и до головы доберёшься.

   — Яшка-то и в самом деле убитый до смерти?

   — Про то пока один Господь ведает. Ты же лекаря своего для пущей правды туда пошли, пусть лечит... А коли доверишь и помощь малую дашь, я тебе эту службу справлю — своих-то в такое дело совать тебе не с руки.

Иван Васильевич внимательно пригляделся:

   — В прошлом годе ты с отцом Нилом ко мне приходил?

   — Я, государь.

   — Хвалил он тебя: расторопен и грамоте учен... Только грамота мне сейчас твоя ни к чему... На словах всё передавать будешь через Ваську моего, понял? Справишь дело — награжу, не справишь... Чего ухмыляешься?

   — Да служба государская известна: или сам в награде, или голова на ограде!

   — Ну-ну... И не болтай много... Погодь-ка! Почему это меня Журавлём новгородцы прозвали?

   — Не ведаю, государь, — потупился Матвей.

   — Не лукавь!

   — Верно, за высоту твою, ноги длинные, нос...

   — Ладно, ступай! Болтаешь много, говорю... Жу-ра-вель, — протянул Иван Васильевич, когда Матвей вышел. — Я для вас лютым волком обернусь! Сам, поди, видишь, отче, что в наше время без лютости не обойтись...

Но отец Паисий уже ничего не видел. Он лежал, вытянувшись на своём ложе, устремив вверх широко раскрытые незрячие глаза...

Глава 2

ЗАГОВОР

С какой доверчивостью лживой,

Как добродушно на пирах

Со старцами старик болтливый.

Жалеет он о прошлых днях,

Свободу славит с своевольным,

Поносит власти с недовольным,

С ожесточённым слёзы льёт,

С глупцом разумну речь ведёт!

А. С. Пушкин. Полтава

И пошёл гулять слух по Москве, с каждым часом ширясь и обрастая новыми подробностями, словно снежный ком по первому липкому снегу покатился. В торговых рядах и на пятачках, где малый торг вершится, в церквах, корчмах и иных местах, где народу бывать случается, судили и рядили о нападении на великокняжескую дружину. Шамкали беззубые старухи, утирая слезливые глаза, стрекотали молодухи, перекатывая под глазами свои румяные яблоки, степенно подсчитывали урон мохнатые купцы, зубоскалили бражники.

В государевой корчме, построенной возле каменных палат купца Таракана, шум-брань и народу невпроворот. Счастливчики за столами устроились, прочие на ногах толкутся. На столах кружки, черепки, луковичная и чесночная шелуха, жирные доски к локтям липнут. Едят мало: щи да студень — излишняя трата, их и дома поесть можно; тут главное — выпить, а закусить и рукавом негрешно или общую луковицу понюхать, что над столом подвешена. Выпив, слушай, что говорят, или сам, чего знаешь, выкладывай.

Чёрный, словно грач, купчишка весь день в корчме — налит зельем, набит новостями.

   — Ехал нынче утром великий обоз с добром новгородским. Налетели тут разбойники и всё пограбили.

   — Что пограбили-то?

«Грач» словно ждал этого вопроса и с радостью перечисляет:

   — Сребро и злато, лалы и другие каменья, жемчуг и саженье всякое, соболя и шёлковая рухлядь, вина медовые и фряжские, брашна скусная, ягоды дурманные, птицы царские, кони быстрые — многось чего!

В тёмном и душном смраде эти слова переливаются, сверкают, дразнят, вызывают зависть.

   — Погуляют теперь молодчики!

   — Да не шибко-то! — умеряет восторги «грач». — Главного разбойничка споймали и в пыточный дом повезли, а тама не разгуляешься. Через него и до дружков-приятелей доберутся.

   — А может, и не скажет ничаво.