Свержение ига

Этот крик всю ночь носился по взбудораженному городу. На рассвете псковское войско выступило к Вышгороду. Как ни спешили псковичи, немцев там они уже не застали. Городок лежал в тёмных угольях, ни одной избы не пощадил огонь, ничего не оставил живого: ни скотины, ни человека. Только вороны носились вокруг, и их крики напоминали злобное карканье немецкого посла. Разозлённые жестоким и бессмысленным набегом, псковичи бросились по следу насильников и вторглись в ливонскую землю. Изловили в ближних сёлах полтора десятка солдат, мирно праздновавших Святки у родственников, и повесили их на вышгородском пепелище.

Вопреки указанию великого князя Псков начал готовиться к войне.

А Новгород всё продолжал содрогаться от предсмертных криков. По пятницам на казнь выводили с десяток бояр. Каждому давали в руки топор и совали дубовую плаху под мышку, что должно было означать согласие с приговором. К непокорным привязывали верёвками. Смертники сами несли своё последнее жизненное пристанище и становились в печальную очередь. Число казнённых приближалось к сотне, пощады не давалось никому. На вопрос о каре четыре высоких судьи отвечали неизменно: смерть! Молчал лишь архиепископ.

   — Ты пошто злоумцев щитишь? — не выдержал как-то Хованский.

Феофил молчал, с Хованским он вообще не разговаривал.

   — Может быть, сам козни измышлял? — не унимался тот. — Многие поличают, что ты не из последних был, на воровство склоняя.

Феофил обратился к великому князю:

   — Уйми пса, государь, не можно для моего сана его слушать.

У великого князя, однако, тот же интерес:

   — А что, владыка, неужто и впрямь суд наш неправый?

   — Истинно, — бесстрашно ответил Феофил, — ибо сказано: не суди во гневе. И ещё сказано: не отнимай того, что принадлежит Господу.

   — Выходит, я изменников карать не волен? — удивился великий князь.

   — Карай, но жизни не лишай. Не тобой она дадена, не тебе и отымать.

Государь не нашёлся, что сказать, и велел ввести очередного боярина. Этот, видно, был научен самим Хованским, ибо стал показывать против владыки такую нелепицу, что всем неловко стало. Великий князь остановил его и кивнул судному дьяку.

   — Какова кара сему вору по вине? — задал тот положенный вопрос.

   — Смерть! — ответили четыре судьи.

   — Жизнь! — ответил владыка вместо обычного молчания.

Хованский даже зубами скрипнул.

Непокорность владыки не могла продолжаться долго. Всё туже затягивалась вокруг него удавочная петля. Одни доброжелатели советовали уехать и предлагали свою помощь. Феофил, однако, не считал возможным покинуть паству в столь трудное для неё время. Другие, сторонники решительных действий, тоже не преуспели: архиепископ, призывающий к доброжелательному согласию между церковной и светской властью, не хотел поднимать братоубийственный меч и надеялся остановить кровавый поток более умеренными средствами. Перед Рождеством он наложил запрет на свершение казней в течение всех Святок. Заплечные мастера, пренебрёгшие запретом, были тотчас же отлучены от церкви, их дома подверглись разграблению прихожанами. В следующую пятницу палачи работать отказались. Хованский был вынужден прибегнуть к помощи служилых татар, состоящих в великокняжеской охране. Не навычные к топорам, те действовали саблями и заставляли казнимых не класть годовы на плаху, а садиться на неё.

   — Господи, не дают сыроядцы и помереть по-людски, — плевались в толпе.

В тот же вечер Феофил устроил громкое моление перед иконой Знамения Богородицы, исстари считавшейся заступницей Великого Новгорода.

— О, святая владычица, мать чадолюбивая, утешение всех печальных и посещение всех страждущих! — взывал он с амвона. — Сохрани наш град от текущей напасти и губительства, нашествия соплеменников и междоусобной брани. Убереги весь причет церковный, монашеский чин и местных горожан от богопротивных дел и злонамеренного кровопролития. Устрани врагов наших молниеносным блистанием зрака своего и в сих скорбных обстояниях неистощимое терпение нам даруй!

Паства прилежно внимала страстной молитве, но наполняла сердца не одним благочестием. Она готовилась к решительным действиям и, будь владыка более определённым в призывах, могла бы обратить свой гнев на сам источник «злонамеренного кровопролития». Феофил опять не счёл возможным использовать разрушительную силу стихии. Он лишь призывал в конце моления выйти назавтра с иконой-защитницей к великому князю, дабы умолить его быть милосердным к городским мужам и остановить казни.

Этому намерению не суждено было свершиться. Хованский, узнав о готовящемся крестном ходе, взял в ту же ночь под стражу Феофила и многих храмовых священников. Великого князя он решил не тревожить, надеясь к утру найти во владычном доме поличное и тем самым оправдать свою поспешность. Напрасно ожидали прихожане, собравшиеся на другой день у храмов, указаний от своих пастырей. Прослышав об их аресте, они попытались самочинно двинуться к великому князю, но встретили на пути вооружённые заслоны и стали потихоньку расходиться.