Свержение ига

«Просини, выходит, папский соглядатай, — рассуждал он, — вхож завсегда к самому великому князю и к его близким, значит, многие неявимые дела московского двора становятся известными Риму. Окроме того, Папа сможет многое у нас переменить, ежели надумает через лекаря извести великого князя и весь его род. Нет и не было никогда проку нашей земле от чужеземных гостей, а мы всё одно: своих глупим, чужих голубим. Ну ничего, скажем государю про Синего, он его живо перекрасит... Главное сейчас другое — вызнать, кто дал приказ лекарю погубить Яшку? Приказ был вписан новой рукой и не теми чернилами — значит, писал его другой человек. Может, тот, кто дал весть о вчерашнем выезде великого князя?.. Но писал, похоже, не русский — уж очень уверенно латинские литеры прописаны. Как ни гадай, нужно, первое дело, найти подбросившего письмо — у него кончик всей цепочки. Ухватим кончик — и по сцепкам пойдём, их не так много... Только бы успеть, пока злых дел не натворили!» И Матвей снова опустил плеть на бока хрипящего коня.

Постепенно лес стал редеть, дорога расширилась и вывела на опушку, с которой открылся загородный дом великого князя. От его освещённых красным вечерним солнцем построек — теремной крыши, луковицы домашней церкви, сторожевой вышки — веяло таким мирным покоем, что Матвею, возбуждённому бешеной скачкой и своими опасками, стало даже обидно. «Спят они все там, что ли? — рассерженно подумал он, увидев раскрытые нараспашку ворота. — Так и есть, сонное царство, только глаз один растопырило! Ведь наказывал никого не выпускать, они же, как нарочно, растворились — заезжай, выезжай кто хочет!»

Воротный стражник, услышав конский топот, вышел к дороге и, заслонившись рукой от солнца, стал рассматривать приближающегося всадника. Наконец признал и пошёл прочь, медленно и лениво, как ползают на солнце сонные зелёные мухи. Матвей проскочил во двор и осадил коня у лестницы, ведущей к верхним покоям. Поприседал, чтобы размять затёкшие ноги, и осмотрелся.

Правый угол двора был расцвечен малиновыми кафтанами великокняжеских дружинников, коротавших своё утомительное безделье. Ближе к середине стояли возки с товарами прибывших купцов. Здесь было малолюдно: на одном из возков качался охранник, уронивши на грудь свою рыжую голову, а рядом с ним стоял высокий купец в красной шапке и равнодушно смотрел в сторону Матвея. «Федька Лебедев — ярыжка и бабник, но удачливый!» — сразу же вспомнил Матвей слова Щура и перевёл взгляд. Невдалеке от артельного добра мирно паслась скоморошья коза, набирая силы для следующей потехи. Тут же сидел медведь, он лениво водил рылом, пытаясь отогнать одолевавших мух. На обочине выездной дороги стоял безлюдный скомороший возок. Впряжённая в него сытая и ладная лошадёнка игриво потряхивала головой и выказывала явное нетерпение. «Никак, скоморохи ехать куда наладились», — подумал Матвей и спросил о Василии у стоявшего рядом стражника.

   — До погреба пошёл, — махнул тот рукой, — мёд пробовать. Пошёл злой такой, таперича подобрел и мёд выслал лекарю на угощение.

   — С кем выслал? — насторожился Матвей.

   — Та с весёлым же, хто ведмедя водит.

Словоохотливый стражник хотел ещё что-то сказать, но в это время сверху, из ближних покоев, раздался пронзительный, испуганный вопль. Матвей вздрогнул, замер на мгновение и бросился по лестнице наверх. Вопль будто разбудил сонное царство — захлопали окна, забегали люди. Из-под липы, стоявшей неподалёку от ворот, метнулся к выездной дороге высокий человек и, прыгнувши в возок скоморохов, наотмашь стеганул лошадёнку. Та осела под ударом, сорвалась с места и понесла в открытые ворота.

А наверху Матвея снова встретил протяжный крик, перешедший в хрипение. Сомнений не было — он шёл из комнат, где поселили приезжих. Матвей поспешил туда, проскочил мимо проснувшегося, обалдело глядевшего лекаря и отворил дверь в соседние покои. В дальнем углу, у кроватного полога, он увидел своего нового знакомца Семёна, нависшего громадой над медвежьим поводчиком и железной хваткой сжавшего ему горло. Поводчик издавал последние хрипящие звуки, в его вылезших глазах застыл ужас, а обмякшее тело уже не держалось на ногах. Матвей повис на руках Семёна и крикнул:

   — Ослобони! Он нам живой нужен!

Семён нехотя развёл руки, и поводчик рухнул на пол.

   — Экий медведище! — укорил Матвей. — Не поспей, удушил бы...

   — А цего он засапожником махает! — Семён пнул лежавший на полу нож и стал сокрушённо рассматривать порезанную руку, из которой сочилась кровь.

   — Ничего, мы тебе руку враз направим, — успокоил его Матвей. — Хорошо, что ещё так легко отделался. Ведь он мог тебя вовсе порешить и на свиданку к Яшке Селезнёву отправить...

   — Да рука цто? Рукав разодрал, сука! — Семён обиженно показал на окровавленный лоскут своей новой рубахи.