Свет невозможных звезд

По ту сторону арки мне открылось низкое помещение, набитое колеблющимися, как трава, скульптурами, – их ржавые стебли шевелились под воображаемым ветерком. Стоило мне коснуться ближайшей пальцем, раздался перестук, словно качнулись бамбуковые колокольчики, и я выругался. Одного такого хватило бы, чтобы навсегда убраться с тарелок. Доберман не ошибся – он и вправду напал на главную жилу. Но за мной по пятам гнались убийцы, и задерживаться было нельзя. Высмотрев выход, я бросился к нему – к трехметровому проему на противоположной стороне. Металлические стебли перезванивались в такт моим шагам, колебания передавались от скульптуры к скульптуре, дальше и дальше. Когда я достиг выхода, вся комната уже наполнилась тонким звоном.

Дверь вывела на новую лестницу. Ноги у меня подгибались, как резиновые, но я остро ощущал, что в эту самую минуту преследователи, может быть, уже разобрались с цифровым замком. Об усталости можно будет подумать после, сейчас же главное было – найти укрытие. Я на четвереньках полз по слишком высоким для меня ступеням, спиралью уходившим к вершине башни.

30

Корделия Па

В лазарете «Тети Жиголо» пахло дезинфекцией и сдобренным яйцами пердежом Ганта. Лягух стоял по ту сторону кровати, его желтая физиономия едва торчала над одеялами.

Засунув в уголок рта корешок лакрицы, он проговорил:

– С виду ничего такого особенного.

Я пропустила его слова мимо ушей. Побывав в Интрузии, я знала, что эта женщина, кем бы она ни была, много значит. Может быть даже, она ключ ко всему происходящему. А мне сейчас требовались ответы на вопросы. Зачем я здесь, куда девался мой отец, что творится с Интрузией и как развалилась Общность?

Новости, поступавшие на наши коммутаторы, были, мягко говоря, чудовищными. По всему небу гибли корабли. Нас усмиряли, как невоспитанных детей, какими мы и были. Все игрушки убрали в коробку.

Меня это не пугало. Я не для того четыре года проторчала в летной школе, чтобы теперь засесть на грунте. После спасения со Второй городской «Тетя Жиголо» стала для меня символом свободы. Корабль, как он ни был стар, оказался мне домом. Домом, какого у меня не было в детстве. И я, черт возьми, не отдам его без боя – даже самой могучей армаде. Я росла старьевщицей, привыкла выживать на краю света. Если надо бежать и прятаться – тоже не задумаюсь. Лишь бы летать и быть свободной – ради этого я готова на все.

– Разбуди ее.

Гант собрал складками свою обвисшую рожу.

– Уверена, принцесса?

– Еще бы не уверена!

– Просто для этого придется по уши накачать ее стимуляторами. Такой шок может и убить.

– Вряд ли у нас есть выбор. И знаешь, Гант?..

– Ну?

– Еще раз обзовешь меня принцессой, я зажарю твои бедрышки в чесночном масле и подам с хрустящим багетом.

Глаза у него от негодующего удивления стали совсем круглыми.

– Да ты долбаная расистка, – выговорил он.

Я открыла рот, чтобы выдать ему на всю катушку, – но успела сдержаться. Опять моим языком завладел Ник.

– Извини, Гант. – Я протерла глаза. – Прошу прощения.

Гант потер себе челюсть лапкой с перепонками цвета египетского папируса. Пахло от него, как из забитого водостока.

– Чего там, – все еще с обидой ответил он. – Ну, так будить мне эту вот или нет?

Я взглянула на фигуру, распростертую на застеленной койке, и заколебалась. Спасибо отцовским воспоминаниям – я знала, кто она и чем так важна. Если умрет, нам совсем беда. Но и пока она без сознания, помощи от нее никакой.

– Думаю, лучше разбудить.

– Тогда постой в сторонке.

Он извлек откуда-то струйный инъектор и прижал его к шее женщины. Я услышала щелчок и шипение, пациентка напряглась. Верхний свет замигал. У нее затрепетали веки. И вот я, не успев опомниться, уже смотрю в усталые серые глаза женщины, состарившейся во времена, когда Общность была совсем юной.

– Вы – София Никитас, основательница Дома Возврата?

Женщина, всматриваясь в мое лицо, ответила:

– Гм, это может оказаться правдой.

– Может оказаться?

– Я пока не знаю даже, где я, – сказала она.

– Вы на добром корабле «Тетя Жиголо», – объяснила я, скрестив руки на груди. – Нас захватило сотрясение реальности, и после него мы нашли вас. Вас вынесло на одну из тарелок.

– То есть я опять во вселенной? – Она подняла узловатую кисть. – Ты мне не поможешь?

Я бережно приподняла и усадила ее. С трудом верилось, что пару веков назад этот иссохший мешок костей чуть ли не в одиночку создал организацию, оседлавшую теперь всю Общность.

– А число какое? – спросила она.

– Двадцать четвертое декабря.

– Какого года?

– Двести двадцать пятого Эс О.

– Эс О?

– Стандартное время Общности.

– О господи… А по старому календарю ты, надо полагать, не знаешь?

– По какому старому?

– Не важно, – вздохнула София. – И так вижу, что много лет прошло.

Она спустила ноги с койки и села на краю, пробуя палубу пальцами.